и катаем пассажиров.
Было бы естественно ответить: нет, в этом нет ничего
противозаконного, поскольку наши самолеты проверяются так же
тщательно, как любой реактивный лайнер. Они надежнее и
прочнее большинства цельнометаллических самолетов, и все,
что нам требуется для полетов, — это летные права и
разрешения фермеров. Но Шимода выбрал другой ответ.
— Никто не может помешать нам сделать то, что мы хотим,
Джефф, — сказал он.
Это, конечно, абсолютно верно, но в этом ответе
отсутствовал всякий такт, необходимый в разговоре с людьми,
сидящими у своих радиоприемников и интересующимися, кто и с
какой целью летает вокруг их городов на этих старых
бипланах. Минуту спустя на пульте сайкса замигала лампочка.
— Нас вызывает абонент номер один, — сказал Сайкс. — говорите,
мадам.
— Я в эфире?
— Да, мадам, вы в эфире. Наш гость — летчик Дональд
Шимода. Говорите.
— Я хочу сказать этому парню, что не все делают, что
хотят, и что кое-кому приходится работать, чтобы себя
прокормить и нести на себе большую ответственность, чем этим
карнавальным летунам.
— Те, кто работают, чтобы себя прокормить, делают то,
что им больше всего хочется делать, — сказал Шимода, — так
же, как и те, кто играет, чтобы себя прокормить.
— В писании сказано, что в поте лица своего
зарабатываем мы свой хлеб насущный и в скорби едим мы его…
— Мы свободны поступать и так, если мы этого захотим.
— Делайте свое дело! Мне надоело слушать, как такие,
как вы, твердят: делайте свое дело, делайте свое дело! Вы
сбиваете людей с толку, и если так пойдет дальше, то они
разрушат этот мир. Посмотрите, что творится с растениями,
реками, океанами!
Она дала ему возможность для пятидесяти разных ответов.
Он отверг их все.
— То, что мир разрушается, — это о’кэй, — сказал он. — мы
можем создать тысячу миллионов других миров и выбрать из
них любой. Пока людям нужны будут для жизни планеты, планеты
у них будут.
Навряд ли он рассчитывал успокоить женщину своим
ответом. Я смотрел на Шимоду с удивлением. Он говорил со
своей точки зрения перспектив множества жизней, с точки
зрения знаний, которыми мог обладать только учитель.
Слушатели же, естественно, предполагали, что дискуссия
касается лишь реальности действительного мира, начинающегося
рождением и заканчивающегося смертью. Он знал это… Почему
он этого не учел?
— Вы считаете, что все о’кэй, — продолжала женщина, — что
в мире, окружающем вас, нет ни зла, ни греха? Это вас не
беспокоит?
— Не за что беспокоиться, мадам. Мы видим лишь
крохотную частицу целого, которую мы называем жизнью, и эта
частица — фальшивка. Все находится в равновесии, без
собственного на то согласия никто не страдает и никто не
умирает. Никто не делает того, что ему делать не хочется.
Вне того, что делает нас счастливыми и вне того, что делает
нас несчастными, не существует ни добра, ни зла.
Это также не успокоило леди на том конце телефонного
кабеля, но она взяла себя в руки и спокойно спросила:
— Откуда вы все это знаете? Почему вы уверены в том,
что все, что вы говорите — правда?
— Я не знаю, правда ли это, — сказал он. — я верю в то,
что это правда, потому что мне нравится в это верить.
Я закрыл глаза. Он мог бы сказать, что он испытал все
это, и что это истина… Исцеления, чудеса, вся его жизнь
подтверждала правдивость его слов. Но он не сказал этого.
Почему?
— Каждый, кто когда-нибудь был кем-то, каждый, кто
когда-нибудь был счастлив, каждый, кто когда бы то ни было
получил дар жизни в этом мире, был божественно эгоистичной
душой, живущей только для себя. Исключений нет.
Следующим позвонил мужчина.
— Эгоистичной душой! Мистер, а вы знаете, кто такой
антихрист?
На секунду Шимода улыбнулся, и откинулся на спинку
стула. Мне показалось, что он чуть ли не лично знаком с
собеседником.
— Может быть, вы сами скажете мне, кто он такой? — сказал
он.
— Христос говорил, что мы должны жить для своих
собратьев. Антихрист говорит: будьте эгоистами, живите для
себя, пусть остальные идут к черту в ад…
— Или к богу в рай, или еще куда-нибудь, куда бы им ни
захотелось пойти.
— Вы опасный тип, вы знаете об этом, мистер? Что, если
бы все вас послушались и стали бы делать то, что им
захочется? Что бы тогда случилось?
— Я думаю, что тогда земля, пожалуй, была бы самой
счастливой планетой в этой части галактики.
— Мистер, я не уверен в том, что мне хотелось бы, чтобы
мои дети вас слушали.
— А вы спрашивали своих детей,