Глава 13. Икар и двенадцать апостолов
Судьба, если, конечно, вас не вынесло на золотой пьедестал сразу же после оставления лона потрудившейся на славу при родах матушки, когда со страхом разлепив розовые веки, душа, облаченная в телесный кокон, определилась с местом прибытия, как правило, ведет себя удивительно бесцеремонно; то вверх, то вниз, то согрешение, то подвиг, и опять грех, и снова грех, и еще грешок, а подвиг в единичном исполнении удаляется все дальше и дальше по мере перелистывания своей Великой Книги Памяти.
Икар, юноша безобидный и добродушный, вот уже несколько дней посвятивший безрезультатным поискам крыльев, способных доставить его худющее, изможденное тело на Солнце, был грубо схвачен прямо на улице, посреди белого дня и доставлен к местному Судье на самый настоящий допрос. Столь неожиданный для молодого человека поворот колеса Фортуны объяснялся довольно просто: намедни под носом задремавшей няньки бесследно исчез семилетний мальчуган, сын весьма достойных и уважаемых родителей. Интрига заключалась в том, что дверь в детскую была заперта на ключ, многочисленная домашняя прислуга ничего не видела и не слышала, а на клумбе, засаженной розами и пионами, под открытым настежь окном (к слову сказать, на втором этаже) не обнаружилось никаких следов, вообще. Единственной уликой, хоть как-то подсказывающей следствию направление поисков, оказался оставленный мальчиком на столе рисунок солнца и человеческая фигурка, тянущая (или указующая) руку к нему.
Горожан потрясла эта загадочная история, и многие вспомнили о молодом человеке, недавно появившемся в городе и зазывавшем отправиться вместе с ним к небесному светилу.
Незнакомца вычислили быстро, и вот теперь несчастный Икар со связанными за спиной руками стоял перед высокой кафедрой красного дерева, за которой удобно устроился облаченный в мантию и ловко накрученный пепельный парик Судья.
– Прежде чем приступить к рассмотрению дела, я намерен пригласить свидетелей, – грозно оттарабанил Судья и, высморкавшись в платочек лилового цвета, добавил уже более мягко: – Они же выполнят роль и присяжных.
Боковая дверца распахнулась, и на длинную дубовую скамью справа от судейской кафедры один за одним уселись старые знакомые Икара: Рыбак, Землепашец, Солдат, Гончар, Художник (без натурщицы), Целитель, Поэт, Священник, Каменщик, Роженица и Казначей.
– Итак, – торжественно произнес Судья, когда все шорохи, кряхтения и вздохи затихли. – Приступим к опросам. Вызываю первого свидетеля.
Охранник, застывший за спинами присяжных, ожил и коснулся плеча Рыбака. Тот вразвалочку, оставляя на каменном полу зала заседаний мокрые следы, добрался до кафедры и предстал перед Судьей.
– Известен ли вам этот человек? – рукав мантии указал в сторону Икара.
– Да, Ваша честь, – кивнул головой Рыбак, пряча глаза от взгляда юноши.
Ответчик явно волновался, руки его дрожали, и, чтобы успокоиться, он мял свою провонявшую рыбой шляпу судорожными движениями сильных пальцев, привыкших к плетению сетей.
– Я ловил рыбу, Ваша честь, в разрешенном месте, у меня и бумага от бургомистра имеется, – он полез в карман, но Судья остановил его:
– Суд верит вам, продолжим. Призывал ли вас этот человек к чему-либо?
– Д-да, – вдруг начал заикаться Рыбак, и его голова запрыгала на широченных плечах, как поплавок при хорошей поклевке, – н-на Солнце.
– И как вы отреагировали? – Судья приподнял напудренный, пропахший меловой пылью парик и вытер вспотевший лоб.
– Я сопротивлялся, Ваша честь, полагая, что передо мной умалишенный, – Рыбак вконец изуродовал свой головной убор, превратив его в бесформенный матерчатый ком, после чего быстро засунул остатки шляпы в карман бушлата. – И относился к его речам несерьезно.
Судья нахлобучил парик обратно:
– Мог ли этот человек уговорить вас?
– Нет, – отчаянно замотал башкой-поплавком свидетель.
– А ребенка? – выкрикнул Судья, разбрызгивая слюну на бумаги, лежавшие перед ним.
Повисла пауза.
– Суд ждет, – опытный Судья знал, как настоять на своем.
Рыбак не знал, что ответить, и бросил взгляд на Икара, но подсудимый, сидя на своей скамейке, увлеченно разглядывал собственную обувь.
– Да, несомненно, – вдруг произнес, не выдержав тяжелого взора вопрошающего, свидетель. – Он мог настоять на посещении Солнца.
– Теперь, – многозначительным тоном прогремел довольный Судья, – я спрашиваю вас как присяжного. Виновен?
Под сводами зала заседаний негромко, но четко прозвучало: «Да».
Судья с ухмылкой сделал пометку в своих бумагах и, жестом отпустив Рыбака на место, повернулся к Икару:
– Что скажете в свое оправдание по данному свидетельству?
Икар, не поднимаясь со скамьи и не отрывая взора от собственных ног, тихо проговорил:
– У рыбака должны быть ловкие пальцы и изворотливый ум, ведь он плетет сети и ловит скользкую рыбу.
Судья криво усмехнулся:
– Значит, признаете свою вину?
– Нет, – последовал ответ.
Судья кивнул и сделал запись, как того требовал протокол. По сути, дело было плевое, никаких доказательств у обвинения не имелось, а вот судейский зуб мудрости не давал покоя с ночи и желательно не мешкая отправиться к зубодеру, но впереди маячили опросы еще одиннадцати свидетелей, и этот факт превращал ситуацию в катастрофу. Надо ускоряться, решил Судья:
– Следующий свидетель.
Со скамьи присяжных, прокашлявшись, поднялся Землепашец и неторопливо направился к кафедре.
– Знаком ли вам этот человек? – поморщившись, начал Судья.
– Да.
– При каких обстоятельствах?
Пригладив рукой непослушную шевелюру, крестьянин протяжно, напирая на букву «о» ответил:
– Я отдыхал после работы.
Судья понимающе кивнул:
– Предлагал путешествие на Солнце?
– Да.
Судья снова кивнул, из парика при этом вывалилось несколько крупинок пудры, и представитель закона громогласно чихнул:
– Вы согласились?
Землепашец испуганно выкатил глаза:
– Нет, Ваша честь, что вы, мне некогда заниматься глупостями вроде поисков Эльдорадо или погоней за миражами в пустыне.
Законник потер ладонью распухший нос:
– Мог ли этот человек склонить кого-либо к путешествию, – тут он усмехнулся и поглядел на Икара, – на Солнце?
– Да, Ваша честь, – крестьянин с готовностью и подобострастно вытянулся в струну. – У него определенно дар забалтывать собеседника.
– Обращаюсь к вам как к присяжному, – голос Судьи зазвучал поставлено торжественно. – Виновен?
И во второй раз за сегодня каменные своды зала заседаний отразили – «Да».
Весьма довольный собой Судья повернулся к подсудимому и, открыл было рот, но Икар начал сам:
– Землепашец живет циклами, от посева до сбора урожая, немудрено, что его сознание зациклено на своей работе.
– Стало быть, «нет», – пробурчал Судья и, сделав паузу, выкрикнул: – Следующий!
Для дачи показаний строевым, чеканным шагом вышел Солдат и, не дожидаясь судейских вопросов, честно и коротко доложил:
– Познакомились в бою. Я, разгоряченный сражением, под действием адреналина, плохо соображал, о чем речь. Ваша честь, для воина нет преград, есть только приказ, и когда ставится задача, первое, что приходит на ум солдату – как ее выполнить. Остыв от горячки боя, я сказал «нет».
«Все бы так отвечали, – подумал Судья, – закончили бы за четверть часа, и можно поспеть к зубодеру».
– Мог уговорить? – так же коротко спросил Солдата обладатель парика и мантии.
– Мог, – цокнул каблуками вояка. – Хотя и не умеет приказывать, но, весьма вероятно, обладает гипнотическими способностями.
– Виновен? – Судья решил укоротить процедуру до неприличных размеров.
– Так точно! – гаркнул Солдат, и зал наполнился звенящим эхом его голоса.
Судья, не дав затихнуть отраженным волнам, с ехидной улыбкой обратился к подсудимому:
– Слушаю вас.
Икар наконец распрямил спину и поднял глаза на законника:
– Солдат, по сути своей завербованный судьбой на убийство, вынужден любыми способами оправдывать себя, дабы не разорвалась его душа, оставаясь при этом непримиримой и беспощадной к другим.
Судья понимающе прикрыл веки и пригласил на кафедру следующего свидетеля.
В замызганном глиной фартуке, непрерывно разминая чувствительные пальцы, перед Судьей предстал Гончар.
– Знаете этого человека? – начал допрос служитель Фемиды.
Гончар кивнул:
– Он зашел ко мне в мастерскую, я как раз готовил глину, знаете, розовую, ту, что привозят из долины, где стык…
– Не знаю! – рявкнул Судья, зуб начинал диктовать ему свою волю все сильнее. – Отвечайте по существу. Предлагал ли этот человек вам путешествие к Солнцу?
Гончар затрясся от обиды:
– Доводы его на предмет сохранения моих навыков и талантов показались неубедительными, и я отказался от продолжения знакомства.
Судья задумчиво постучал костяшками пальцев по столу:
– Мог ли он убедить и принудить к путешествию?
Гончар кашлянул, отводя взгляд от Икара:
– Мог, представив деятельность на Солнце как более утонченную и возвышенную, но я не поверил.
– Виновен, спрашиваю вас как присяжного?
Икар совсем не удивился, когда по залу пронеслось «да», и произнес с горечью:
– Постоянное разглядывание вращающегося круга приводит к головокружению, и тогда единственной опорой в жизни становится табуретка, к которой прилипает вспотевший зад трудяги Гончара.
В зале послышались редкие смешки, а Судья, улыбнувшись, сделал запись и отправил покрасневшего мастера на скамью присяжных. Следующим свидетелем был вызван Художник, существо расхлябанное во всем, в том числе и в походке. Вихляющимся, неверным шагом, более подходящим портовой девке, творческая личность добралась до кафедры, представ перед законником с бровями, изогнутыми в два вопросительных знака.
– Вопрос ко всем один, – поморщившись, сказал Судья, осторожно прикасаясь к эпицентру становившейся невыносимой боли.
– Я был с дамой, – манерно начал Художник и хохотнув, добавил: – Нет, нет, в рабочей обстановке. Мне кажется, он мог легко уговорить любую творческую натуру, ибо картина Солнца, описанная им, была прекрасна, свежа и призывна, я едва удержался от согласия.
– Что же остановило вас? – с улыбкой поинтересовался Судья.
– Прелести моей натурщицы, – парировал Художник и, заметив полезшие на брови глаза законника, хохотнул: – исключительно с художественной точки зрения.
А обернувшись к Икару, подмигнул:
– Помнишь ее?
Надо было бы пригласить ее как свидетеля, мелькнуло в судейской голове, но вслух он произнес:
– Виновен?
Художник сделал жест, словно нанес финальный мазок на холст:
– Думаю, да.
Судья, взявшись за перо, обратился к Икару:
– А вы?
– Не секрет, – ответил подсудимый, – тот, кто смело переносит краски мира на полотно бытия, страх как боится изменить его. Чтобы художнику запечатлеть бабочку на цветке, ей нужно замереть, а она этого не желает.
– Стало быть, – язвительно заметил Судья, – вины за собой не признаете?
– Нет, – просто сказал Икар.
Иного я от него и не услышу – Судья поставил галочку в нужной строке и устало вздохнул:
– Дальше.
– Ваша честь, – перед Судьей предстал занятного вида господин, нечто среднее между профессорскими очками и шаманскими побрякушками лохматого ведуна, – от зубной боли есть прекрасная настойка.
Как он понял-то, черт нечесанный, подумал законник и одарил Целителя ледяным взглядом:
– Прошу по существу.
– Виделись в моей лавке, здесь, неподалеку, под вывеской…
– По существу, – напомнил Судья.
– По существу, – залепетал Целитель, – допускаю, что либо сам принимает усиливающие речь пилюли, либо мог окуривать пациентов, одурманивая их сознание и приглушая волю к сопротивлению.
– Ваш диагноз? – Судья намеренно перешел на врачебный сленг, перекосившись при этом от очередного приступа.
– У вас сгнил корень, однозначно удаление… – заискивающе пробормотал Целитель.
– Я о подсудимом, – оборвал Судья.
– Виновен, вне всяких сомнений, – прозвучал вкрадчивый ответ.
– Частенько случается так, что легче излечить другого, нежели себя, – гулко отразился от стен голос Икара.
– Значит, нет, – поставил точку Судья в текущем свидетельствовании.
Сразу же после Целителя для дачи показаний вышел Поэт, старательно прилизанный, причесанный и даже выбритый, но все еще пьяный.
– Обстоятельства нашей встречи помню с трудом, – заплетающимся языком начал он отвечать на вопросы Судьи, – возможно, это был кабак, какой… – он развел руками, – в иных местах найти меня проблема…т..тично, – через икоту закончил Поэт фразу. Мысли свидетеля путались по вполне понятным причинам, он то мычал, вроде «а чего, нельзя?», то выдавал экспромты типа «Поэту для высокого творенья нужны не сны, а потрясенья».
– Мог ли он убедить меня? – мурлыкал слуга Мельпомены. – Меня убедить мог, ибо сила Слова, уж поверьте, подчас острее обнаженной шпаги.
Судье очень быстро надоело слушать бессвязную болтовню стихоплета-пьянчужки, и он раздраженно спросил:
– Виновен?
– Да, – столь же нервно икнул Поэт и, глубоко вдохнув, сказал, глядя на законника мутным взором: – Могу быть свободен?
– Как свидетель – да, как присяжный – нет. – Судья отогнал от себя облако винных паров и вновь повернулся к Икару: – Снова «нет»?
Подсудимый качнул головой:
– Мечта поэта привязана к диванным подушкам и обнаженному телу, а не к крыльям за спиной и бесстрашному сердцу.
Зубная боль, искусная воительница, перекинулась уже на всю челюсть, и правая судейская щека «поползла» в сторону. Законник сдвинул локон парика таким образом, чтобы это несанкционированное увеличение плоти осталось незаметным. Он недовольно пробормотал:
– Следующий, и побыстрее.
Со скамьи присяжных поднялся Священник.
– Я исповедовал этого человека, – служитель церкви взял с места в карьер. – Конечно же, да и как могло быть иначе, я не поверил откровенно крамольным речам юного господина, хотя, надо признать, Лукавый весьма заманчиво выстроил повествование через своего проводника, – тут он указал пальцем на Икара, – связно и логично.
– Ваше Преосвященство, – уважительно обратился к священнику Судья, – мог ли уговорить подсудимый на отправку к Солнцу слабую, неокрепшую душу?
– Очень даже возможно, в народе о таких говорят «охмурил», ровно так же, как Змий обманул Еву.
– И, стало быть, как присяжный, вы говорите…
– Виновен! – громко ответствовал Священник и истово перекрестил Икара, на что сидящий за решеткой молодой человек возразил по-своему:
– Церковные догматы давно стали схожи с воинским уставом, а сама церковь походит на казарму; все прилизано, приглажено, вычищено и покрашено при полном отсутствии свободы, особенно в осмыслении предлагаемых (предписываемых) отношений, хоть к сержанту, хоть к Богу.
Священник чистосердечно плюнул под ноги, а Судья сделал соответствующую запись.
Каменщик давал показания основательно, собирая слова в предложения, как камни в кладку:
– Я уже было готовился поставить замковый камень, – он почмокал пухлыми губами, – самый ответственный момент, когда сооружаешь арочный проем. Он говорил, я слушал. Вообще, Ваша честь, я привык работать руками, а здесь мне почудилось, больше просматривалась работа языком, его языком, – Каменщик ткнул пальцем в сторону Икара: – Заказчики частенько надували меня, и я вижу обманщика сразу.
– А что, подсудимый похож на такого? – задал коварный вопрос Судья, которому надоело дожидаться медленного течения мыслей свидетеля.
– Этот, да, мог представить труд там, на Солнце, как более ценный, чем здесь.
– Ну, а ребенка, коему трудиться пока рано, возможно убедить совершить такой шаг? – Судья пять покривился от нового зубного «укола».
– Ребенка? Не знаю, – пробурчал задумчиво Каменщик.
– Значит, – Судья привстал в кресле, – невиновен?
В гробовой тишине зала заседаний Каменщик, похоже, снова потерял свой «замковый камень», он обернулся в поисках мальчика-подмастерье, но увидел вопросительные глаза зевак, с нетерпением ожидающих приговора.
– Виновен, – сказал после небольшой паузы мастер и облегченно выдохнул.
Судья, оперев подбородок на ладони, перевел многозначительный взгляд на Икара. Тот спокойно произнес:
– Простота восприятия мира через упрощенную форму параллелепипеда – неодолимая стена между его (мира) истинной формой додекаэдра и линейным сознанием каменщика.
– Вины не признаете?
– Нет.
Судья понимающе, как ему казалось, покачал головой:
– Дальше.
В облаке мучной пыли, наполняя зал ароматами корицы и ванили, к кафедре вышел Пекарь.
– Ваша честь, – начал он свою речь. – Я ожидал подхода теста, когда в пекарне появился он, – белый палец указал на Икара. – Скажу честно, мне очень хотелось бы попробовать солнечного хлеба, и… я почти сдался на уговоры, но… – Пекарь шумно втянул воздух носом, – корочка свежего хлеба и одна юная особа не позволили мне сказать «да».
Судья хмыкнул и, осторожно потрогав разбухающую щеку, язвительно спросил:
– Мог ли подсудимый уговорить кого-нибудь еще, например того, у кого не было под рукой свежей корочки и юной соседки? – при этом начиная догадываться, что ему придется осудить невинного, ибо все присяжные, как заведенные, твердили «виновен».
– Мог, – радостно бросился отвечать Пекарь, – в рассказах его сквозила привлекательность сказки, даже для взрослого, не говоря уже о ребенке.
– И вы, как присяжный, скажете… – Судья потянулся за пером.
– Да! – твердо ответил Пекарь, хлопнув ладонью по поручню, отчего мучная пыль легким облачком взметнулась к серым суровым сводам.
– Пища через желудок, – прокомментировал со своего места Икар, – отягощает и тело, и разум, посему пекарь становится неспособным к полету, даже мысленному.
Судья опустил перо на бумагу и очередная «галка» обрела свое целлюлозное гнездо.
После Пекаря для дачи показаний вызвали Роженицу. Живот подрос, отметил про себя Икар, вспомнив их встречу у городской ограды. Молодая женщина отвечала на вопросы Судьи неторопливо и негромко, присутствующим в зале приходилось напрягать слух.
– Я встретила этого человека у парковой стены, из разговора с ним я поняла, что он может убить мое дитя, и я испугалась, – при этих словах Роженица погладила свой «шар», – за его жизнь.
– Он угрожал вам? – встрепенулся засыпающий, несмотря на зубную интервенцию, законник.
– Своими речами, Ваша честь.
– Поясните.
Женщина всхлипнула:
– Он рисовал картины лучшей жизни, прежде всего для ребенка, а что может быть важнее для матери? Он, как опытный врач, давил на нужные точки. Согласись я на его предложение, мы могли бы погибнуть, я и мое дитя.
Роженица разрыдалась, ей принесли воды, и, не переставая икать, она отправилась на скамью присяжных, выдавив из себя – «виновен».
– Что скажете теперь, подсудимый? – Судья красноречиво указал взглядом на безутешную женщину, уткнувшуюся в плечо Каменщика.
– Одна из сложнейших задач для осознания человеческим существом – понять, что нет ответственности за кого-то, есть только ответственность за себя.
По залу пробежала волна негодующего рокота, Судья рявкнул «Тихо!», и воцарилась подобающая этим стенам тишина. Последним свидетелем был Казначей, в блестящем костюме, лакированных штиблетах и с лоснящейся от крема и удовольствия физиономией, он выгодно отличался от его предшественников.
– Я всего лишь помог этому человеку собрать рассыпавшиеся монеты, – он угодливо улыбнулся Судье. – Ваша честь, это мой гражданский долг. И да, я согласился отправиться с ним, если бы он сам не сунул мне свои деньги обратно в руки, я забылся в счете, и он ушел. Это вся моя история, – Казначей развел руками в белых перчатках.
– Судя по всему, он вас уговорил, – законник строго посмотрел на свидетеля.
Тот не стал отнекиваться:
– Да, Ваша честь, меня он убедил рассказами о несметных сокровищах тамошнего мира, но тем не менее я здесь.
– Виновен ли? Спрашиваю я у присяжного, – прогремел Судья.
– Увы, да, – последовал ответ. Весь зал синхронно повернулся к Икару.
– Тридцать сребреников, скольким векам не смениться, останутся тридцатью сребрениками, пока сознание человека не отречется от доктрины все покупать и всех продавать, вместо все любить и всем прощать.
– Не признаете? – уже обыденно поинтересовался Судья.
– Нет, – как всегда ответил Икар.
– Суд не будет удаляться на совещание, поскольку все двенадцать присяжных признали подозреваемого виновным. – Судья прокашлялся, отчего зубная боль с верхней челюсти «свалилась» на нижнюю. – Подсудимый приговаривается к сожжению на костре, так как самолично призывал к полету на Солнце, а огонь – единственные крылья, способные отнести человека в мир огненный, коим и является Солнце.
Он наклонился ближе к Икару:
– По сути, это исполнение твоего желания.
На весь зал же он произнес:
– Подсудимому предоставляется последнее слово.
Икар поднялся со скамьи и, пристально глядя ему в глаза, сказал:
– Полетишь со мной?
Когда осужденного вывели из зала, а помещение суда опустело, Судья, уже на выходе, обернулся к помощнику:
– Напомни, как его имя?
– Икар, – ответил клерк, аккуратно складывая бумаги в стопку.
– Да нет, – чертыхнулся законник, – я о пропавшем мальчике.
– Секунду, – отозвался клерк, порылся в листках, вытащил нужный и, округлив глаза, прошептал: – Икар, Ваша честь, они оба Икары.