«Малое стадо» будет великою Церковью. Но это тихое, как бы тишиной Геннисаретского полдня над озером обвеянное, слово, этот шепот о Церкви – как не похож на тот громогласный Кесарийский благовест.
Знает и Лука, что Иисус думает о Церкви, но знает также, что Он еще не может о ней говорить. Симона Петра избирает Господь, и в III Евангелии, но уже на Тайной Вечере, и как опять непохоже это избрание на то, Кесарийское!
Симон! Симон! вот сатана просил (у Бога), чтобы сеять вас, как пшеницу (сквозь сито).
Но Я молился о Тебе, чтобы не изнемогла вера твоя; и ты, некогда обратившись (покаявшись), утверди братьев твоих. (Лк. 22, 31–33.)
В том, Кесарийском, слове о Петре какое спокойствие, а в этом – какая тревога, почти страх! Там Петр уже Камень, а здесь все еще только сеемая сатаною пшеница, а если и «камень», то жалко идущий ко дну, как в хождении по водам.
…Если и все соблазнятся о Тебе, я не соблазнюсь.
…Хотя бы надо было мне и умереть с Тобою, не отрекусь от Тебя. (Мт. 26, 32–35.)
И вот соблазнился, отрекся, хуже всех:
не знаю Человека сего. (Мк. 14, 71.)
Нет, Симон Ионин еще не «блажен», в Кесарии.
XVIII
Очень знаменательно переносит IV Евангелие исповедание Петра и его наречение «Камнем» из конца служения Господня, Кесарии, в начало его, Вифавару.
Симон, услышав слово брата своего, Андрея:
мы нашли Мессию (Христа), —
тотчас же верит ему; если еще не словом, то сердцем уже Христа исповедует. «Иисус же, видя его, идущего к Нему» (в первый раз в жизни, должно быть, видит), говорит:
ты – Симон, сын Ионин; ты наречешься Кифа (Камень) (Ио. 1,40–41).
Слово же о будущих судьбах Петра переносится Иоанном уже в последнее явление воскресшего Господа, на Тивериадском озере. Трижды, соответственно, должно быть, трем отречениям Петра, спрашивает Господь:
Симон Ионин! любишь ли ты Меня; —
трижды слышит ответ:
Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя, —
и трижды завещает:
паси овец Моих. (Ио. 21, 15–17).