говорил Николай Гумилев: «Только змеи сбрасывают кожу, Мы меняем души, не тела». Люди разучились менять свой внутренний климат, разучились каяться. И потому тем больше надежд возлагают на перемену тел (не только в смысле модной идеи перевоплощения, но и в более широком смысле: они надеются на перемену своего «социокультурного тела», надеются на то, что их согреют изменения в окружающем мире).
Люди, не умеющие каяться и пересозидать свой внутренний мир, все время надеются на некий внешний душ, который окатит их и отмоет от всех беззаконий, грехов, похмелий и проблем. Поэтому со странной радостью люди склонны встречать даже катастрофические новости — о начале войны или революции (вспомним радостный энтузиазм, охвативший Б. Пастернака при известии о начале войны 1941 года и описанный им в «Докторе Живаго»).
Вот и календарная «революция» 2000 года воспринималась как радостная катострофа: «Все будет иначе и все будет хорошо!» Все мы ведь распевали песенку Чебурашки: «Если мы обидели кого-то зря, календарь закроет этот лист. К новым приключениям спешим, друзья! Эй, прибавь-ка ходу, машинист!» Именно календарю тут приписывается право отпускать грехи и закрывать грязные страницы нашего прошлого («если мы обидели кого-то зря»). Не перед Вечностью кается человек «эпохи Чебурашки»2, не от Вечного ожидает прощения. Календарь стал его духовником: время топит в себе его грехи и болезни. Спасение от прошлого — в будущем, то есть все равно во времени, а не в Надвременном.
«Новый год» объявляет нас подданными будущего, резко придвигает нас к будущему, бросает нас через «грань» эпох, в будущее, к которому мы все-таки прорвались, и тем самым освобождает от данничества прошлому с его ошибками. Апокалиптическое обещание Христа: «Се, творю все новое» (Откр. 21,5) секулярным сознанием влагается в уста Календарю.
Когда-то люди «отменяли историю», избавлялись от груза своих ошибок с помощью ритуалов, которые переносили их в первобытные времена, в те времена, когда боги творили мир и мир еще не был испорчен человеческими грехами. Календарно-новогодние праздники не переводили людей вперед, в иное будущее, а напротив, возвращали их в исходную точку, которая была еще до прошлого, — «во время оно», во время мифов3. Из настоящего люди убегали в древнее, точнее — изначально-священное.
Сегодня же массовое сознание воспринимает переход в новое тысячелетие как способ убежать от настоящего, но только не в прошлое, а в будущее. Но и это — тоже форма вполне религиозного восприятия истории.