Богословская мысль издревле различает два сущностно разных пути, которыми Творец открывает Себя творению. Эти пути не конкурируют, но соотносятся как универсальное с частным, как шепот с прямой речью, как общий контур с точным портретом. Первый доступен всем живущим под небесами; второй предназначен для избранных слушателей, способных принять особую тяжесть познания.
Общее откровение раскрывается как универсальное свидетельство, доступное всякому человеку, в какую бы эпоху он ни жил, к какому бы народу ни принадлежал. Оно говорит через гармонию мироздания, через упорядоченность космоса, через непреложность нравственного закона в человеческой совести. Это откровение не требует ни пророческого дара, ни особой мудрости – только открытые глаза и чуткое сердце.
Однако при всей своей доступности общее откровение ограничено в глубине. Оно свидетельствует о бытии Божием, о Его могуществе и премудрости, но молчит о Его природе. Из созерцания творения человеческий разум может вывести существование Творца, но не постичь Его внутренней жизни. Это откровение подобно фундаменту здания – необходимому, но недостаточному.
Общее откровение формирует своеобразный монотеистический минимум – представление о едином, всесильном, разумном начале всего сущего. Такое представление объединяет и иудеев, и христиан, и мусульман, и деистов, признающих отдаленного Творца, устранившегося от созданного мира. Но здесь же проходит граница общего откровения – оно не раскрывает сердца Бога, Его целей, Его отношения к человеку.
В противоположность всеобщему характеру первого пути, особое откровение ограничено определенным кругом получателей. Оно не разлито по всему миру, но направлено к конкретным личностям и народам. Это не всеобщий доступ, но избирательное призвание; не общий поток, но узкое русло, направленное к избранным сосудам.