Он несколько раз начинал и вновь бросал это занятие, но постепенно так сосредоточился на нём, что совершенно позабыл обо всём остальном, в том числе и о самом себе. Была только бумага, карандаш-авторучка и процесс перенесения на чистый лист старого рисунка, в который он словно полностью переселился: воображение проникало в готовое изображение, а рука каким-то таинственным образом всё увереннее воссоздавала его заново на чистом листе, причём ластик для стирания неудачных штрихов и линий требовался всё реже.
Из этого волшебного состояния слившихся воедино концентрации и медитации Алексея вывел стук в комнатную дверь, которая открылась, и в помещение заглянула его мать Светлана со словами:
– Ужин готов.
Он вздрогнул, возвращаясь к действительности, понял, что уже вечереет, и удивился, как быстро пролетело время. Тёплый день ранней осени за окном утратил яркие дневные краски, при которых он начинал свои художественные занятия. В наступившем сумраке уже кое-где уютно сияли огни окон в доме напротив. В комнате уже было довольно темно, он включил свет, и мать, войдя в помещение и с любопытством взглянув на лежащие на столе рисунки, воскликнула:
– Ой, Оля, как похожа!
– Оля? – переспросил он.
– Ну да, дочка Перминовых, – подтвердила Светлана, удивлённо взглянув на него. – Они же тут рядом жили, ещё до Савченко!
– А где они сейчас? – поинтересовался Алексей.
– Так они в центр переехали, – Светлана никак не могла привыкнуть, что её сын после воскрешения ничего не помнит из своей первой жизни.
– Эта Оля, она кто? – продолжал допытываться парень.
– Ну она дочка Перминовых, – принялась рассказывать Светлана. – Снежана Георгиевна, её мать, умерла. Оля унаследовала клинику и весь бизнес. Отец Виктор Иванович на пенсии. Сама она замужем, у неё теперь фамилия Царёва или Королёва, что-то такое. Ладно, пошли, ужин стынет, – вспомнила она и сменила тему.