Тем не менее открытие границ собственного невежества слишком сильно ударяло по гордому самолюбию и самомнению собеседников Сократа, многих из которых интересовал на самом деле не поиск истины, а своя репутация и статус среди других. Потерю своего лица они воспринимали как личное оскорбление и поэтому готовы были сурово отомстить Сократу.
Философа вызвали в суд и обвинили в развращении умов молодёжи, а также в том, что он не признает богов, признаваемых государством, и вводит вместо них другие, новые божества.
Свою защиту Сократ, который к моменту этих событий был глубоким 70-летним стариком, начал с того, что обвинения, выдвинутые против него, – это клевета, а также рассказал историю того, как он стал философом. Однажды Херефонт, человек, пользующийся большим уважением среди судей, приехал в Дельфы и спросил у Пифии, нет ли кого-нибудь мудрее Сократа. И Пифия ответила, что среди людей мудрее него никого нет. Услышав это, Сократ сильно удивился, потому что не считал себя мудрым и долго думал о том, что означают эти слова Пифии. Он решил доказать, что Пифия ошиблась, поэтому пошёл к одному из людей, слывших мудрыми. «Ну и когда я, – говорит Сократ, – присмотрелся к этому человеку – называть его по имени нет никакой надобности, скажу только, что человек, глядя на которого я увидал то, что я увидал, был одним из государственных людей, о мужи афиняне, – так вот, когда я к нему присмотрелся (да побеседовал с ним), то мне показалось, что этот муж только кажется мудрым и многим другим, и особенно самому себе, а чтобы в самом деле он был мудрым, этого нет; и я старался доказать ему, что он только считает себя мудрым, а на самом деле не мудр. От этого и сам он, и многие из присутствовавших возненавидели меня».
Но Сократ не сдавался. Он стремился найти подлинных мудрецов, однако все эти влиятельные люди, слывшие мудрецами, на поверку лишь казались, но не являлись таковыми на самом деле. Так Сократ разоблачил вообще всех людей, слывшими мудрыми, и тем самым стал в глазах других горожан самым великим мудрецом во всех Афинах, хотя сам себя таковым Сократ, разумеется, не считал.