своими тремя содержаниями сознания. 3) Когда две
персоны находятся одни в одной комнате, сколько экземпляров этих персон
налицо? Налицо, разумеется, не шесть экземпляров — даже в смысле
трансцендентального реалиста, — а только два. Просто образ восприятия,
получаемый каждой из означенных персон как от себя самой, так и от
находящейся рядом, оказывается поначалу недействительным. Этих образов всего
четыре, и при их наличии в мыслительной деятельности обеих персон
совершается постижение действительности. В этой мыслительной деятельности
каждая из двух персон выходит за пределы сферы своего сознания; в ней
оживают сферы сознания другой персоны и своей собственной. В миги этого
оживления обе персоны столь же мало замкнуты в своем сознании, как и во
время сна. Но спустя некоторое время это растворение в другом вновь
осознается, так что сознание каждой из двух персон в мыслительном
переживании охватывает и себя и другую. Я знаю, что трансцендентальный
реалист назовет это возвратом к наивному реализму. Но я уже указал в этом
сочинении, что наивный реализм сохраняет свои права в случае переживаемого
мышления. Трансцендентальный реалист совершенно не вникает в истинное
положение вещей при процессе познания; он изолируется от него мысленной
сетью и запутывается в последней. Выступающий в 'Философии свободы' монизм
следовало бы назвать даже не 'теоретико-познавательным', а — если уж так
необходимо прозвище — монизмом мысли. Все это упустил из виду Эдуард фон
Гартман. Он не вник в специфический тон изложения 'Философии свободы' и
утверждал, будто я попытался связать гегелевский универсальный панлогизм с
юмовским индивидуалистическим феноменализмом (стр. 71 указанного 'Журнал для
философии', т. 108, примечание), между тем как фактически 'Философия
свободы' как таковая не имеет ничего общего с обеими этими точками зрения,
которые она якобы пыталась соединить. (В этом кроется также и основание, в
силу которого я не счел возможным предпринять критический разбор, скажем,
'теоретико-познавательного монизма' Иоганнеса Ремке. Точка зрения 'Философии
свободы' совершенно отлична от той, которую Эдуард фон Гартман и другие
называют теоретико-познавательным монизмом.)
ПРИЛОЖЕНИЕ II
В дальнейшем воспроизводится во всех существенных чертах отрывок,
помещенный в первом издании этой книги в качестве своего рода 'Предисловия'.
Так как он скорее передает настрой мысли, исходя из которого я написал
двадцать пять лет назад эту книгу, чем имеет какое-то непосредственное
отношение к ее содержанию, то я помещаю его здесь в качестве 'Приложения'.
Полностью опустить его я не хотел бы по той причине, что постоянно все снова
всплывает мнение, будто из-за моих позднейших духовно-научных сочинений мне
приходится отнекиваться от чего-либо в более ранних.
Наша эпоха склонна черпать истину только из глубины человеческого
существа*. Из известных двух путей Шиллера:
Истину ищем мы оба: ты в жизни ищешь, вовне, Я же — в сердце, и так
каждый находит ее. Если глаз твой здоров, то вовне Творца он встречает; Если
же сердце, внутри мир отражает оно — нашему времени подошел бы
преимущественно второй. Истина, приходящая к нам извне, всегда носит на себе
печать недостоверности. Мы согласны верить лишь в то, что предстает истиной
каждому из нас в его собственном внутреннем мире.
(* Целиком опущены в этих рассуждениях лишь самые первые вступительные
фразы (первого издания), которые кажутся мне сегодня совершенно
несущественными. Сказанное же дальше представляется мне и по сей день
необходимым сказать, вопреки естественно-научному образу мыслей наших
современников и даже именно вследствие его.)
Только истина может дать нам уверенность в развитии наших
индивидуальных сил. Если человека мучают сомнения, то силы его парализованы.
В мире, который для него загадочен, он не может найти цели для своего
творчества.
Мы не хотим больше только верить, мы хотим знать. Вера требует
признания истин, которые мы не постигаем полностью. А чего мы не постигаем
полностью, то противится индивидуальному, которое хочет испытать все своим
собственным глубочайшим существом. Только то знание удовлетворяет нас,
которое не подчиняется никакой внешней норме,