следует, что, прежде чем начать видеть, слышать и
вообще чувствовать, мы должны были каким-то образом узнать о равном
самом по себе — что это такое, раз нам предстояло соотносить с ним
равенства, постигаемые чувствами: ведь мы понимаем, что все они желают
быть такими же, как оно, но уступают ему.
— Да, Сократ, это с необходимостью следует из того, что уже сказано.
— А видим мы, и слышим, и вообще чувствуем с того самого мига,
как родились на свет?
— Конечно.
— Но знанием равного мы должны были обладать еще раньше, — так
мы скажем?
— Выходит, мы должны были обладать им еще до рождения?
— Выходит, что так.
— А если мы приобрели его до рождения и с ним появились на свет,
наверно, мы знали — и до рождения, и сразу после — не только равное,
большее и меньшее, но и все остальное подобного рода? Ведь не на одно
равное распространяется наше доказательство, но совершенно так же и на
прекрасное само по себе, и на доброе само по себе, и справедливое, и
священное — одним словом, как я сейчас сказал, на все, что мы в своих
беседах, и предлагая вопросы, и отыскивая ответы, помечаем печатью
'бытия самого по себе' (ayto o esti). Так что мы должны были знать все это,
еще не родившись.
— Да, верно.
— И если, узнав однажды, мы уже не забываем, то всякий раз мы
должны рождаться, владея этим знанием, и хранить его до конца жизни.
Ведь что такое 'знать'? Приобрести знание и уже не терять его. А под
забвением, если не ошибаемся, Симмий, мы понимаем утрату знания.
— Да, Сократ, совершенно верно, — сказал Симмий.
— Но если, рождаясь, мы теряем то, чем владели до рождения, а потом
с помощью чувств восстанавливаем прежние знания, тогда, по-моему,
'познавать' означает восстанавливать знание, уже тебе принадлежавшее.
И, называя это 'припоминанием', мы бы, пожалуй, употребили правильное
слово.
— Совершенно правильное.
— Ну да, ведь, как выяснилось, вполне возможно, чтобы человек,
увидев что-либо, или услыхав, или постигнув любым иным чувством,
вслед за тем помыслил о чем-то другом, забывшемся в силу либо сходства,
либо же несходства двух этих предметов. Итак, повторяю, одно из двух:
либо все мы рождаемся, уже зная вещи сами по себе, и знаем их до конца
своих дней, либо те, о ком мы говорим, что они познают, на самом деле
только припоминают, и учиться в этом случае означало бы припоминать.
— Так точно оно и есть, Сократ.
— И что бы ты выбрал, Симмий? Что мы рождаемся, владея
знанием, или что позже припоминаем
уже известное в прежние времена?
— Пока я не могу еще сделать выбора, Сократ.
— Тогда вот тебе другой вопрос — скажи, что ты думаешь по этому
поводу: если человек что-то знает, может он выразить свои знания
словами или не может?
— Несомненно может, Сократ, — отвечал Симмий.
— И ты думаешь, все могут ясно высказаться о вещах, о которых мы
сейчас говорили?
— Хотел бы я так думать, — возразил Симмий, — но очень боюсь, что
завтра, в этот час, уже не будет
на свете человека, который сумел бы это сделать
по-настоящему.
— Значит, ты не думаешь, Симмий, что эти вещи известны каждому?
— Ни в коем случае.
— Значит, люди припоминают то, что знали когда-то?
— Должно быть.
— Но когда появляются у нас в душе эти знания?
Ведь не после того, как мы родились в человеческом облике?
— Конечно, нет!
— Значит, раньше?
— Да.
— Стало быть, Симмий, наши души и до того, как им довелось
оказаться в человеческом образе, существовали вне тела и уже тогда
обладали разумом.
— Да, если только мы не приобретаем эти знания
в тот самый миг, когда рождаемся, Сократ: вот время,
которое мы еще не приняли в расчет.
— Будь по-твоему, друг, но тогда в какое же время мы их теряем? Ведь
мы не рождаемся с этими знаниями, как мы только что с тобою согласились.
Может быть, мы теряем их в тот же миг, в который и приобретаем? Или ты
укажешь иное какое время?
— Нет, Сократ, не укажу. Теперь я понял, что сказал глупость.
— Тогда, Симмий, вот к чему мы пришли: если существует то, что
постоянно у нас на языке, — прекрасное, и доброе, и другие подобного рода
сущности, к которым мы возводим все, полученное в чувственных
восприятиях, причем обнаруживается, что все это досталось нам с самого
начала, — если это так, то с той же необходимостью, с какой есть эти
сущности, существует и наша душа, прежде чем мы родимся на свет. Если
же они не существуют, разве не шло бы наше рассуждение совсем по-
иному? Значит, это так, и в равной мере необходимо существование и
таких сущностей, и наших