Он и на свадьбе вёл себя так: тише воды, и всё время с опаской на тётю Валю поглядывал, особенно – когда подоспевало время очередного тоста,– тогда, поднимая рюмку, дядя Саша одновременно поднимал на тётю Валю и несмело глаза, как бы ими разрешения у неё испрашивая: мол, как, Валюшоночек (так, заискивающе-подхалимажненько, он её прилюдно, во всеуслышание звал, а то и, с ума сойти, Валюшоночичек[!]), можно мне ещё маленечко или…? Тётя Валя пару секунд строго смотрела на своего Сашка (Сашко – так она всю дорогу его погоняла), качала очень неодобрительно головой, как бы говоря: «Какой же ты всё-таки, Сашко, и любитель бухнуть, ох и любитель же ж!» – но потом милостиво махала рукой, дескать, ладно уж, пей, пёс с тобой, как-никак – свадьба!..»
… Громыхая стульями, вставали из-за стола дядя Коля (Николай Иванович, двоюродный брат отца и полный тёзка его, Николая) с женой тётей Лидою.
Дядя Коля, мужичака весом центнера полтора и 2.02(!) метра ростом, самый высокий, прозвище Два Ноль Два, во всём роду по обеим Николаевым (да и Ольгиным, как окажется, тоже) линиям. Тётя Лида на фоне мужа смотрелась чуть не вдвое ниже его, прочие габариты – в соотношении том же. На людях демонстрировали они: властность – он; она – сама покорность.
Дядя Коля некоторое время беззвучно, как рыба, открывал рот, может, и говорил что, да только никто не расслышал. А когда звук настроил…
– … Да убоится жена мужа своего! – Он возгласил это солидно и властно.
Было заметно – хотел продолжить, сказать ещё, уж было и рот открыл снова, но вдруг опять – «стоп машина»: то ли враз позабыл, что хотел сказать, то ли на людях говорение не давалось (он-то и вообще был не из ораторов-говорунов); покраснел помидорно, стушевался и больше ничего не сказал… И получилось так, что это был весь их тост на двоих, ибо тётя Лида Сама Покорность вовсе ничего не сказала: ведь уже сказал Он, а что сказал – то сказал, значит, больше и говорить ничего не надо (что она все видом своим в меру искусно и показала).