С.Н. Адушев
Экспериментальная лечебная практика

Экспериментальная лечебная практика

Часть 1.

Весна. Цитадель Алькасаба-нок-Вирион. Лазарет. Утро.

Когда в те тёмные времена, среди грязи и болезней в своих зачатках только рождалась медицина, всем правила воля Создателя. Он решал кому жить, кому нет – именно так расценивали религиозники последствия лечебной практики.

У восточной стены в окрестностях Цитадели, в холодном сооружении располагается Лазарет. Оптимистично крашенный по два раза в месяц в белый цвет, он стоит в тени стен с утра и в тени самой Цитадели под вечер. Несмотря на чистый белый цвет Лазарета, здесь группа лекарей под постоянным присмотром церковника наживую режет обратившихся пациентов, объясняя всем, что проводят лечебные мероприятия. Стандартные крики жертв лечения раздаются из-за закрытых дверей по несколько раз на дню. Тысячу раз подумают миряне прежде, чем обратиться к лекарям, только когда остаётся последняя инстанция перед смертным одром, к ним приходят мученики.

Сточные воды, что брызжут за стену Цитадели, в лучшем случае чёрные, но чаще багровые с невыносимым зловоньем, что радует только червей, которые барахтаются в этих отбросах. Рядом с Лазаретом начинаются мясные лавки уважаемого Сабнака. В постоянной тени и нескончаемой прохладе его мясо остаётся подолгу свежим, этим он и пользуется.

В Лазарет по назначению самого Императора как на работу уже несколько дней ходит Исрафель, проявивший своё инновационное учение в лечении особо тяжких ран. С энтузиазмом встаёт каждое утро в ожидании своей надобности, он идёт на работу, но с каждым днём всё того же энтузиазма становится всё меньше. Зачастую он уже далеко не рад, что подписался на помощь лекарям, так как с первой же минуты его усадили на скамью ожидания и настрого запретили принимать участие в лечебной практике. Даже несмотря на распоряжение Императора, здесь он наблюдатель, а заправляет процессом тут церковник – дьякон Бокор, что безустанно отпускает грехи мученикам, которые обратились за помощью, а получают предсмертную боль. Для этих целей ему выделен кожаный плащ с высоким воротом и непромокаемые сапоги, одного образца как у лекарей. Плоская шляпа с широкими полями, что выступают за края тульи¹ для защиты лица, больше похожа на зонт от непогоды, нежели на головной убор. Томик псалмов в кожаном переплёте пристёгнут к поясу под плащом и нож с прямым лезвием и рукоятью в форме креста – вот стандартный набор церковника, служащего при Лазарете.

В крепкую дверь Лазарета постучали, слабо и неуверенно, это первые удары за сегодня. От стука лекари вздрогнули, они и сами были не рады своей деятельности, только церковник взбодрился и хлопнул в ладони.

– Начнём, – он потирал руки в перчатках, а на его лице проскочила садистская ухмылка.

– Входите! – выкрикнул лекарь Марбас и привстал со скамьи. Его неоттираемый фартук приобрёл навсегда бордовый цвет, чем в первую очередь пугал пациентов на входе, и лишь потом практические инструменты процедур лечения открывали истинный страх.

– Здравия Вам, господа, – робко открылась дверь, и за ней появился рослый мужик.

– Нечего бояться, брат, заходи и рассказывай, что тебя терзает? – церковник как-то лживо прищурил глаз и шагнул навстречу, заслонив собой наблюдателя на скамье ожидания.

– Здесь такое дело, – мужик протянул перед собой распухшую кисть руки, обмотанную отсыревшей тряпкой.

– Вот это да, – церковник чутко потянул свои руки к нему, но тот отдёрнул.

– Я прошу только посмотреть, лечить не собираюсь, – мужик аж побледнел, и на его лбу выступила испарина.

– Да ты не страшись, сын мой, проходи, – церковник жестом указал направление к креслу осмотров, и тот с опаской, но всё же поддался. Тот его деликатно усадил, а сам опустился перед ним на колени. – Рассказывай…

– Да что рассказывать? – усмехнулся мужик, стараясь взбодриться. – Тут на сенокосе руку стёр в кровь, а потом во что-то вляпался, вот теперь такое, – он вновь поднял опухшую руку, и её тут же схватил церковник. Жадно сжимая пальцами до боли, он заметил, что тряпка на глазах сыреет от любой нагрузки.

– Вот как тебя зовут, брат? – глядя прямо в глаза бедолаге, церковник замер и не отпускает ему руку, приподняв над головой как символ своей веры.

– Драугр, – скалясь, сдерживая в себе боль, произнёс мужик, вжавшись в спинку кресла.

– Сразу и не выговоришь, – церковник опустил на мгновение взгляд и поднял вновь. – Так вот, сын мой Драугр, ситуация такая. Твоё увечье неспроста, и Создатель видит это, – делая тяжёлые вздохи, церковник наводит жути на бедолагу, и это у него получается занятно. – Затронул ты своей рукой ересь, и кара пала на неё. «Да усохнет дух еретика, коли на его теле появились увечья ереси», – так говорится в Кодексе Инквизиции, – он вновь замолчал, будто вдыхает страх бедолаги, который аж затрясся. – Я, отец Бокор, и я перед тобой на коленях, сын мой Драугр, – церковник пронизывает бедолагу взглядом, словно сам изводит его дух. – Через мои глаза на тебя смотрит Создатель, готов ли ты открыться перед его взором?

– Готов… – задрожал голос бедолаги, а здоровая рука вцепилась в подлокотник, что уже хрустит под крепкими пальцами.

– И это достойно праведника, – поддержал его церковник и силой сжал запястье опухшей руки. – Давай избавим тебя от этого увечья ереси, сын мой?

– Да… – чуть ли не плача произнёс в ответ мужик.

– Марбас, у нас всё готово для очищения этого праведника? – отпустил его руку церковник и встал с колен.

– Всё, как обычно… – на выдохе ответил лекарь и бросил взгляд на операционный стол.

– Только вы хорошо посмотрели? – бедолага неожиданно для церковника усомнился в его диагнозе, и тот замер, неестественно сжимая зубы, чтобы хоть как-то дослушать сомнения пациента. – Может, всё же это не ересь…

– А что же ещё иное может быть, скажи нам, знающий человек? – они встретились глазами, и Драугр вздрогнул. Устрашающий взгляд отца Бокора пробрал до дрожи в коленях. – Ты усомнился в моих словах или в Кодексе Инквизиции, а может, это ересь в тебе растёт? Она везде, она вокруг нас, как грязь, и только стоит сойти с праведной дороги, только стоит сделать шаг в сторону, так она настигнет каждого, она изуродует его тело до неузнаваемости. Ты хочешь этого для себя, сын мой Драугр?

– Нет, – здоровый мужик начал сползать с кресла как несмышлёный мальчуган, которого отчитывают за провинность.

– Хочешь, чтобы от тебя шарахались лишь при одном виде?

– Нет.

– Хочешь видеть, как страдают твои родные? Ведь ты их можешь заразить…

– Нет.

– Так разве не ты только что открылся Создателю?

– Я, – вдавился ещё сильнее в кресло Драугр.

– Разве не ты хочешь очиститься?

– Я.

– Разве не ты сейчас собрался предать Создателя?

– Я, нет, не я… – растерялся мужик перед напором церковника и сдался. Из его глаз потекли слёзы, он уже знает, что сейчас будет.

– Тогда отсечём язык ереси, и очистишься ты, сын мой Драугр, – церковник отринул от него и подошёл к лекарю Марбасу. – Праведник готов к очищению, он ваш…

– Прошу, подойдите к столу, – лекарь всё так же тяжело говорит, зная, что сейчас будет много боли.

– Так сразу? – видно, как у бедолаги ноги подкашиваются, но под давлением церковника он всё же встал и идёт к столу.

– А когда, сын мой? – церковник вновь вернул свой пристальный взгляд к бедолаге. – Что будем ждать, когда ересь пожрёт твоё тело, а после поглотит дух?

– Нет, отец Бокор, – Драугр уже сел на стол, готовясь лечь на него.

– Тогда очищение неизбежно, сын мой, – лекарь Марбас легко прикоснулся к груди бедолаги, чтобы тот уже лёг.

– Будет очень больно? – Драугр посмотрел в грустные глаза лекаря и заплакал.

– Будет… – лекарь Марбас опустил глаза на пилу, и с тяжёлым вздохом сжал её рукоять.

– Прошу… – на Драугра аж жалко смотреть, по его лбу испарина стекает как пот, пока Марбас привязывает его к столу. – Сделайте всё быстро.

– Я буду очень стараться, – Марбас натянул маску на лицо и поднёс пилу к руке бедолаги.

– Сын мой Драугр, слушай мой голос и только его, – церковник обхватил ему голову руками и силой сдавил по сторонам. – Когда всё начнётся, только я буду поддерживать связь с Создателем, ведь только он в силах очистить тебя от ереси. Понимаешь?

– Понимаю, отец Бокор, – вместе с потом у бедолаги слёзы льются из глаз.

– Тогда, Марбас, начнём, – и с этими словами лекарь шаркнул зубцами пилы по запястью руки, и бедолага завыл что есть мощи.

– Создатель слышит тебя! – завопил церковник, пытаясь заглушить крик мужика и лязг пилы, которой так ловко орудует лекарь. – Создатель чувствует твою боль и через неё познаёт твой дух. Откройся ему и не страшись ничего, ведь Создатель с тобой! – а тот орёт что есть духу. – Брат, Создатель оплакивает твою потерю! Будь сильный, и тебя ждёт благодать Создателя! Брат!.. – бедолага издал истошный крик и потерял сознание, когда лекарь допилил ему руку, тот уже лежал без сознания. – Всё, отключился, – церковник заглянул бедолаге под веки, и на его худощавом лице дёрнулась ухмылка. – Марбас, что ты сегодня долго?

– Кость широкая… – с одышкой смахнул испарину со лба и нервно швырнул окровавленную пилу на стол.

– Уфир, прижги ему культю, пока кровью не истёк, – Марбас пренебрежительно обратился ко второму лекарю, что всё это время стоял в стороне, кровожадно ожидая своей очереди.

– Обожди, успеешь, – церковник схватил руку того лекаря и улыбнулся, оглядывая отпиленную кисть в луже крови. – Сейчас начнёшь прижигать, опять орать будет, хоть минуту тишины дай?

– Отец, ему минуты хватит, чтоб последний раз выдохнуть.

– Да шучу я, Марбас, – и тут же отпустил руку второго лекаря. – Пойду подышу на улицу, а вы делайте, как того требует ваше призвание.

– Сходите, мы здесь справимся, – лекарь Уфир тут же поспешил схватить раскалённый кусок металл, что ждал своего часа в огне, и с размаху прижал его к кровоточащему запястью.

Дверь хлопнула, и церковник покинул Лазарет, но за его спиной крика не последовало, только жжённое шипение. Бедолага Драугр глубоко и, по-видимому, надолго потерял своё сознание, что даже раскалённая сталь не вернула его обратно. Весь Лазарет заполнился запахом палёного мяса. Лекарь Марбас попятился на скамью, глядя на то, как Уфир запекает культю бедолаги. Его глаза дрожат, да и мысли путаются, на руках кровь, он до конца не понимает: он всё же помогает или убивает. Среди всех этих заблуждений он услышал голос того самого постоянного наблюдателя на скамье, что послушно молчал день за днём, глядя на их работу.

– Я могу помочь ему, – Исрафель, сидя совсем рядом с ним, вполголоса произнёс, да так, чтобы его услышал только он. – Позволь мне помочь ему? – но тот только молчаливо посмотрел в его большие жёлтые глаза и кивнул. – Он ещё благодарить вас всех будет, – на бледном лице наблюдателя растянулась белоснежная улыбка нескрытой радости. Он, вскочив со скамейки, из-за спины выхватил свой атам, нож с трёхгранным лезвием. Исрафель хотел было приблизиться к пациенту, как Марбас вскочил вслед ему.

– Остановись, он, может, ещё выживет.

– Я хочу только помочь… – опешил наблюдатель и обернулся на лекаря, тот панически тянет к нему руки, думая, что тот хочет облегчить страдания.

– Убийство – это не помощь.

– А разве вы здесь не этим занимаетесь? – развёл руками Исрафель, и улыбка на его лице приобрела злорадствующий облик.

– Да, наши методы болезненные, но другого способа нет, – лекарь приблизился и уже почти взял наблюдателя за руку. – Мы даём хоть шанс на дальнейшую жизнь, они и так обречены на смерть, а с нами у них есть шанс. Вот и ты, дай ему шанс…

– Я не хочу его убивать, я помогу ему, вы только позвольте… – Исрафель по-доброму заглянул ему в глаза, и тот замер, опустив бессильно дрожащие после операции руки.

– Не навреди… – единственное, что он ответил, и отвернулся.

– После вас? – опять усмехнулся Исрафель и склонился над телом бедолаги, что по-прежнему лежит на столе, обессиленно вздыхая. Он сделал несколько надрезов на лбу пациента и обвёл их кругом. – Всё, можете перевязать культю.

– И всё? – взбодрился лекарь Уфир, что беспомощно смотрел со стороны. – Это вся твоя помощь?

– Ну это больше, чем могли сделать вы… – укрыл лоб пациенту чистой тряпкой и отошёл.

– Ну, допустим, и что с ним дальше будет? – Уфир подошёл к пациенту и слегка приподнял тряпку на его голове.

– Ему всё станет легче, – ответил Исрафель и вернулся на скамью.

– Да как эти порезы могут помочь? – Уфир небрежно скинул с лица всё ту же тряпку и внимательно всмотрелся в кровавые порезы, но ничего в них не увидел. – Ты просто его дополнительно изуродовал.

– Если смотреть со стороны ваших знаний, то возможно, но уверен, что он бы выбрал это уродство, нежели испытать всё заново, что вы ему здесь предоставили, – Исрафель спокойно ответил, хотя в его груди колотится сердце, пылая радостью.

– Подожди, Уфир, – подошёл Марбас и подвинул того. – Дай посмотрю?

– Смотри, сколько угодно… – фыркнул недовольно лекарь Уфир и отошёл к стене в свой угол. – Правильно говорил Отец Бокор, чем некромант может помочь живому человеку…

– Да замолчи, – заматывая хлопковой тряпкой культю, Марбас заметил, что пациент уже не без сознания, а просто спит. – Он, что, спит?

– Возможно, – Исрафель не перестаёт улыбаться, его бодрит, что за столько дней он хоть что-то сотворил своими руками.

– Но как? – лекарь Марбас изумлённо обернулся.

– Ему теперь не будет больно.

– Расскажи мне? – он чуть ли не в мольбе потянул к нему руки. – Хватит говорить загадками, поделись со мной, я хочу помогать людям!

Белозубая улыбка Исрафеля растянулась на пол-лица, а глаза бликуют в полумраке Лазарета. Наконец хоть какое-то признание…