Пятое Рождество
Капитан «Амфитриты», седовласый крепкий мужчина средних лет, хитрый, как матерый лис, имеющий при этом абсолютно добродушный, даже простоватый вид, и ловкий, как молодой павиан, хотя выпирающий живот давно развел полы старенького кителя на неприличное расстояние (в целый кабельтов, любил пошутить сам морской волк, похлопывая мясистой ладонью себя по «сокровищу»), грозно взирал на арапчонка, нывшего уже битых полчаса с причальной стенки о страстном своем желании поступить юнгой на столь великолепное судно в подчинение к восхитительному капитану за самое низкое жалование.
Манера высокопарно выражаться, присущая жителям восточных побережий, раздражала моряка: какое, к дьяволу, «великолепное судно»? «Амфитрита» была спущена на воду лет сорок назад, трехмачтовый бриг пережил несколько серьезных штормов, дважды «терял» бизань, киль от постоянных посадок на мели и рифы походил на нос рыбы-пилы, руль беспощадно обгрызен оголодавшими акулами, а течь в трюме носит постоянный характер, отчего вахтенные матросы не отходят от помпы ни на шаг. Что касается «восхитительного капитана», по совместительству владельца вышеописанного корыта, то, выходя в море, он молился всем святым и более полагался на чешую русалки, зашитую в подкладку его камзола «на удачу», нежели на мореходные качества и надежность старушки «Амфитриты».
Брать на борт юнгой черномазого мальца, да еще и с таким писклявым голосом, ему не хотелось. Самое мизерное жалование, о котором умолял кареглазый сопляк, платить было нечем: порох, что бриг доставил в этот раскаленный солнцем город, отсырел, заказчик развернулся, стоило ему только спуститься к бочкам, влажным и пахнущим плесенью, а единственный пассажир, обещавший плату, исчез и не появлялся второй день. Обвел вокруг пальца как младенца, поморщился Капитан, вспомнив уговоры долговязого бродяги, вертевшего перед его носом золотую монету с чьей-то рожей и убедившего в ее невероятной стоимости. Там, в порту Р., назвавший себя господином Н. прохвост убедил его, старого дурака, что стоит добраться этой реликвии до султаната – и он, временно обнищавший, сам станет халифом. Кэп посчитал тогда, что место на квартердеке найдется, моченых яблок в трюме вдоволь и содержание одного лишнего рта не утянет его кармана, а поелику согласился в надежде на возможные барыши, но то, что он отпустил Н. на берег без присмотра, было большой глупостью. Боцман, у которого корабельная крыса не могла выскользнуть из рук, преспокойно бы справился с ролью соглядатая.
Раздраженный этими мыслями, Капитан, отвернувшись от арапчонка, рявкнул:
– Нет!
На что с причала плаксиво и обиженно прокричали:
– Я заплачу́!
Вот это что-то новенькое, вытаращил глаза моряк и вернулся к борту:
– Ну-ка, ну-ка, юный, ага, удиви старика, чтоб меня порвало Тритоновым трезубцем.
Босяк сунул руку в карман давно позабывших о стирке шаровар и вынул блестящий кружок. Капитан, вглядываясь, перегнулся через фальшборт: в маленькой ладошке лежала та самая золотая монета, что должна была принести господину Н. неслыханные барыши.
– Поднимайся, – коротко бросил моряк, и мальчик пулей взлетел по трапу, но стоило ему ступить на палубу, как Капитан железной хваткой вцепился в покрасневшее ухо. – Второго дня эта монета принадлежала другому человеку, откуда она у тебя?
Юный поборник восточной мудрости, кривясь от боли, тем не менее невозмутимо ответил:
– Теперь она ваша, о великодушный капитан, как и я – ваш слуга.
Умен, маленький чертенок, усмехнулся Капитан и прекратил крутить ухо мальчика:
– Слушай меня, юнга.
Арапчонок вытянулся как струна, да так усердно, что живот, и без того впалый, коснулся позвоночника.
– Правило первое: бог на «Амфитрите» – капитан, то есть я, мое слово – закон.
Новоиспеченный юнга согласно кивнул.
– Правило второе: ты ничего не трогаешь, никуда не суешься и ничего не спрашиваешь, пока тебе не разрешит… Кто?
– Капитан, то есть вы! – браво гаркнул юнга.
Моряк удовлетворено покачал головой:
– И правило третье. Ночью к матросам не ходить, выкину за борт. Уяснил?
– Так точно, сэр! – вытянулся еще сильнее мальчик. – А почему не ходить?
– Потому что капитан, то есть я, такого приказа не давал, – моряк похлопал юношу по тощему плечу. – И не отдаст. А теперь, юнга, поведай старику, как монета сия перекочевала от моего недавнего пассажира в твой карман, да упаси Боже тебе солгать.
– Длинный чужестранец, выглядевший хуже наших попрошаек, на непонятном языке, том самом, что ты, о великолепный капитан, разговариваешь со своими матросами, приставал к прохожим, тыкая пальцем, – что за беспечность, – в сторону дворца султана. Кто-то позвал стражников, те, как водится, разговор начали с избиения, и пока они мяли бока бедолаги сапогами с коваными мысами, из его кармана вылетела эта монетка – я просто подобрал ее, – юнга завершил признание ослепительной улыбкой.
Морской волк ответил ему беззлобным оскалом и показал пальцем на свои ботфорты:
– У меня мысы без железа, но я и так смогу проверить на прочность твои ребра, если не перестанешь врать, маленький шайтан.
Юноша возмущенно вытаращил глаза, но, упершись в стальной взгляд Кэпа, всхлипнул:
– Я украл ее на базаре, длинный сам подставил свой карман.
– Знаешь ли ты, сынок, – уже мягко, почти по-отечески произнес моряк, – что это грех?
Юнга непонимающе воззрился на Капитана.
– Харам, по-вашему, – подсказал моряк, и мальчик опустил глаза.
– Не бежишь ли ты от закона, а он суров здесь к ворам, зачем тебе в другую страну?
Юнга рухнул на колени перед изумленным Капитаном и срывающимся на плач голосом начал объяснять:
– Один человек предсказал мне «Наслаждение», но прошло несколько дней, а жизнь моя, в голоде и нищете, не изменилась, и я решил, что, возможно, обещанное ждет меня за морем, и пришел в порт.
– Совершив по пути кражу, – подвел итог исповеди проницательный моряк и поднял мальчика на ноги.
– Сегодняшнюю ночь ты проведешь в трюме, в обществе бочек с порохом и тамошних крыс, не потому, что я не доверяю тебе, а по причине наступления Рождества твоей Ответственности, ибо за грехом тянется хвост, избавиться от коего, рано или поздно, придется каждому согрешившему.
Арапчонок выкатил от страха карие глаза и сжался, как кроли в клетке, за которыми потянулась рука хозяйки, решившей приготовить праздничный ужин.
– Тот человек, что предсказал мне, я вам говорил, – заикаясь пробормотал он. – Говорил мне о Рождестве Сознания и грозил приходом магов.
Капитан с интересом придвинулся к юноше:
– И волхвы были?
Юнга торопливо закивал головой:
– Худшая ночь в моей жизни. Каспар, так звали первого, выглядел моим ровесником, но от его взгляда я трясся, будто лихорадка решила убить мое тело сразу, не мешкая. Потом явился Бальтазар, он был мужчиной вашего возраста, но взгляд его бездонных глаз был несчастным, и я, не знаю как, но догадался, что дни мои земные долгими не предполагаются. Мельхиор, третий по счету маг, внешне был похож на Бальтазара и слегка успокоил мою душу тем, что она на середине Пути (он прямо так и «сказал»), но ощущение бесконечности дороги впереди повергло меня в ужас.
Мальчик разрыдался в голос:
– Вы и впрямь хотите запереть меня одного?
Капитан вздохнул, хотя серые глаза его блеснули лукавым огоньком:
– В противном случае волхвы «придут» бессознательно, и ты ничего не припомнишь.
Юнга вытер слезы и шмыгнул носом:
– Что мне делать до вечера?
Моряк одобрительно похлопал мальчика по плечу и гаркнул так, что чайки, облюбовавшие нок-рею, с воплями сорвались в небесную пустоту:
– Боцман, выдайте юнге лентяйку, а то на шканцах как в коровнике.
…Три недели спустя «Амфитрита», на удивление избежав зимних штормов, довольно частых в это время года, встала на рейде порта Р. Команда с радостным возбуждением грузилась в шлюпки, сквозь плотные февральские облака смело пробивалось солнце, не столь щедрое, как на востоке, но вдохновляющее морских бродяг яркими бликами на мелкой волне и зовущее их измученные тела скорее на твердую землю.
Уже засобиравшегося прыгнуть в гичку юнгу Боцман ловко поймал за шиворот и вернул на палубу:
– К капитану, живо.
«Неужели вместо берега вахта?» – подумал возмужавший за время перехода арапчонок и нехотя поплелся в каюту Кэпа.
Старый пройдоха, хитро улыбаясь в пышные усы, кивком головы указал на кисет, лежащий перед ним на столе, едва юнга переступил порог:
– Твое жалование за полный месяц.
– Вы изменили свое решение, сэр? – удивился юноша, не трогаясь с места.
– Пока мы отсутствовали, на материке началась война, и порох нынче, даже сырой, в цене, – Капитан блаженно постучал себя по пузу. – У меня выкупили все подчистую и втридорога.
Он подтолкнул кисет к юнге.
Юноша сделал шаг к столу:
– И я могу сойти на берег?
Капитан кивнул – сейчас, при столь успешном повороте фортуны, он пребывал в благодушном настроении:
– Ты здорово набрался от матросов по части нашего языка.
Арапчонок ответил белозубой улыбкой:
– Мне было интересно, я наслаждался.
Моряк пристально посмотрел на молодого человека, перед ним стоял уже не испуганный мальчонка, босоногий нищий случайный воришка, но уверенный в себе отрок, легкий, быстрый, поджарый:
– Мне тоже кое-что интересно.
– Слушаю, сэр, – вытянулся юнга, почувствовав смену интонации у начальника.
– Можешь рассказать про ту ночь? – морской волк неожиданно по-дружески подмигнул ему.
– Да, сэр, – серьезно ответил молодой человек. – Приходили, все трое, и, знаете, вот что я могу вам сообщить: золото как драгоценный (для проявленных на Земле душ) металл само по себе несет ответственность, ибо оно как субстанция физического плана порождает грех. Каспар, даруя его, выносит на герб души, проходящей Рождество Ответственности, как знак, более остальных отвечающий этому событию. Взявший в руки злато распорядится им в соответствии со Свободой Выбора, но с полным пониманием последствий, к коим приведут принятые решения. Это практически точная цитата из любого земного Контракта, а Каспар их составитель.
Количество преподнесенного в дар металла прямо пропорционально ответственности за его владение, так возрадуется душа большему, ибо оно понесет за собой и великое познание, хотя и при огромной опасности глубокого падения.
– Погоди, сынок, – опытный моряк достал небольшую шкатулку в виде рундука, вынул перо, чернильницу и лоскут бумаги. – Повтори еще разок.
Пока юнга слово в слово пересказывал свою встречу, Капитан сделал несколько торопливых записей. Поставив жирную точку, но не поднимая седой головы, он попросил:
– Продолжай.
Молодой человек нахмурил лоб, что-то вспоминая, почесал затылок и выдал:
– Бальтазар из Службы Времени в качестве дара преподносит венок из веточек смирны, символ цикличности ответственности, ее переходящего из воплощения в воплощение груза (при условии его неотработки) с последующим утяжелением. Количество веток в венце – назначенные годы земной жизни, толщина их – давность событий, повлекших возникшую ответственность. Скуден венец или пышен, нет смысла ни в радости, ни в огорчении, только принятие в смирении, как Христос принял свой терновый венец (из тридцати трех веточек, при шипах-грехах всего мира).
Как и в первый раз, Капитан, закончив стенографировать, помахал юнге пером:
– И наконец…
Молодой человек, уже выдерживая скорость повествования, удобную для записи, закончил свой рассказ:
– И, наконец, Мельхиор дарует ладан, являющийся соком (смолой) босвеллии, который символизирует духовное развитие души, как суть ее истинного предназначения, и ответственность за Путь эволюционного развития, как главный стержень этого процесса, одно из основных качеств прохождения Самопознания.
Чем ярче аромат, тем яснее душа приняла это качество понимания образования собственного следа в Мире Бога.
Некоторую неразбериху в терминах Капитан отнес к трудностям перевода увиденного на незнакомый юнге язык. В дверь постучали.
– Кэп, – раздался голос Боцмана снаружи. – Команда ждет.
– Пойдем, дружок, – неожиданно нежно молвил Капитан, пряча письменные принадлежности обратно. – Предадимся наслаждениям, кто как понимает.
…Колокольчик ломбарда язвительно крякнул. «Давненько я не был здесь», – улыбнулся моряк и втолкнул пышное тело в узкий дверной проем.
– Позвольте поинтересоваться, юная леди, а где хозяин, мне надобно перекинуться парой слов со стариком, – Капитан довольно ухмыльнулся, разглядывая веснушки на милой девичьей мордашке.
– Дедушка почил, месяц уж как, – молодая женщина сделала скорбное лицо. – Болезнь легких истощила бедное тело его, и Господь, не желая мучить раба своего, призвал душу, надеюсь, в Рай.
Капитан стянул с головы треуголку и перекрестился:
– Кто же нынче управляется с делами покойного?
– Я, сэр, – девушка улыбнулась. – Заведение теперь на мне. Вы что-то хотели?
Старый моряк недоверчиво поглядел на юную хозяйку, но делать нечего, и он кряхтя полез в карман кителя, порылся там и бухнул на прилавок свою монету. Аккуратные брови девицы взлетели вверх, она тут же узнала артефакт, который пару месяцев назад уже лежал на этом самом месте.
– Я видела эту монету раньше и вернула ее владельцу по причине…
– Бесценности оной, – вставил, усмехнувшись, моряк. – А я-то думал, кто запудрил бедняге мозги. Долговязый бродяга твердил ваши слова. Мне плевать, деточка, сколько стоит эта безделушка, у вашего папаши, простите, деда, заложена моя трубка, настоящее палисандровое сокровище, подаренная мне вождем одного из племен далекого тропического острова. Скряга обещал сохранить ее.
Капитан мечтательно закрыл глаза и томно вздохнул:
– Она дорога мне, дороже, может быть, всех алмазов мира, не говоря уж о паршивой монете с рожей настоящего тупицы.
Молодая хозяйка заведения лукаво улыбнулась моряку и со словами «Одну минуточку» скрылась, шурша юбкой, за маленькой неприметной дверцей, сливающейся с отделкой стены за ее спиной. Через минуту она вернулась со шкатулкой слоновой кости, поставила ее перед Капитаном и, весело подмигнув, нажала куда-то тонким пальчиком, внутри что-то щелкнуло, и пружина откинула крышку.
На глазах моряка проступили слезы: старик-процентщик сдержал слово и сверх всяких сроков сохранил его драгоценность. Он осторожно вынул ее из шкатулки, поднес к мясистому носу и с нескрываемым удовольствием вдохнул запахи, хранившиеся в ее витиеватом чреве:
– Вот оно, наслаждение. Если монеты будет достаточно, я хотел бы забрать ее.
Морской волк зажмурился от навалившегося счастья и перебирал палисандровое тело пальцами, как флейтист перед выступлением пробует их на гибкость, а инструмент – на фальшь.
– Более чем, – ответила довольная сделкой девушка и отправила монету Тиберия в шкатулку на место капитанской трубки – щелк, и механизм прочно сжал челюсти из слоновой кости. – Скажите, капитан, а судьба ее владельца вам известна?
Не переставая жмуриться и ощупывать трубку, моряк покачал головой:
– Он сошел на берег в султанате, и, честно говоря, черты его, не самые приятные, начинают стираться в моей памяти, осталась только болтовня о Рождестве Тела, которое господин Н. величал Первым, а также о какой-то таинственной незнакомке, что отпраздновала Четвертое Рождество самолично и кое-что знавала о Втором и Третьем. Чудеса, да и только, – он вдруг открыл глаза и посмотрел на хозяйку ломбарда. – Но монета вернулась ко мне с мальчиком, арапчонком, пережившим Второе и Пятое Рождество. Мраморное двухсотфунтовое ядро мне в печенку, если я вру, и еще одно в голову, если что-то понимаю.
Девушка за прилавком звонко расхохоталась и, присев в книксене, задорно сообщила посетителю:
– Я – та самая таинственная незнакомка, кое-что знающая о Втором и Третьем Рождестве.