законы это
допускают.
— А залог?
— Никакого залога.
— Как никакого?
— Вот так.
— Но по закону…
Харри жестом остановил меня. Выглядел он ужасно, словно ему было тяжелее
говорить это, чем мне — слушать.
— Помни, у нас больше не республика. Военизированное государство, в
котором члены хунты решают, каким должен быть закон. Ради общественного
спокойствия, как они говорят, залог отменен, и понятие превентивного
задержания расширилось бесконечно.
— Так борись с ними! — воскликнул я. — Ты же боролся за меня, когда…
— Теперь все не так. Ты не понимаешь нынешнего положения вещей. Для того
чтобы освободить тебя, я обратил против них закон. Но теперь сами они и есть
закон и могут устанавливать какие им вздумается правила. Бороться с ними
сейчас — все равно что танцевать на зыбучем песке.
Я сел в кресло, чувствуя, что снова испуган — совсем немного испуган;
страх этот таился внутри меня и не проявлялся внешне. Просто мир вокруг Ц
стал казаться похожим на вселенную в сознании Ребенка, где все выглядело
прочным и ощутимым, но ничему нельзя было верить, где твердое вещество могло
испариться, а жидкость — обратиться в твердую почву под ногами.
— Она не единственная, — сказал Харри. Как будто страдания многих делали
для меня судьбу Мелинды менее важной!.. Нет, именно это и делало ее важнее
всего.
— Я позвоню, — сказал я и потянулся за телефоном.
— Кому?
— Морсфагену.
— Возможно, ты совершаешь ошибку.
— Если этот сукин сын хочет, чтобы я на него работал, пусть вытащит ее из
Гробницы!
Я нашел его номер, набрал и стал ждать, пока солдат позовет к телефону
младшего офицера, пока тот пойдет за майором (майор оказался заикой) и пока,
наконец, майор позовет Морефагена.
— В чем дело? — спросил он. Холодно. Властно. Голосом хорошо
выдрессированного налогового инспектора.
— В Гробнице содержится одна девушка, задержанная Бог знает почему за
антиправительственную агитацию. Она…
— Мелинда Таусер, — оборвал меня он, явно наслаждаясь моментом. Так,
будто собирался испытать на мне орудия средневековых пыток.
— Вижу, что вам известно абсолютно все. Ну так вот. Я хочу, чтобы ее
освободили, сняв все обвинения.
— Это не в моей власти, — сказал генерал.
— Напрасно.
— Но это так.
— Напрасно, потому что в таком случае вы потеряете эспера.
— Служащие, призванные на время войны, а эсперы относятся именно к этой
категории, никогда не теряются, — парировал он.
Собран, холоден, спокоен. Это приводило меня в ярость. Хотелось вышибить
ему зубы. Он еще, наверное, и улыбался — той самой улыбкой.
— Служащие не могут быть призваны в принудительном порядке, пока…
— Вы что, угрожаете мне, что откажетесь от службы правительству во время
национального кризиса? — В каждом его слове сквозила эта ненавистная улыбка.
Пытка началась, орудия были пущены в ход.
— Послушайте, — сказал я, меняя тактику, — оставим пока обвинения.
Положим, вы просто пойдете мне навстречу и отпустите ее под залог. Просто
под залог, но она останется под судом.
— Это не в моей власти, — повторил он, однако по голосу чувствовалось,
что в его власти абсолютно все.
— Черта с два!
— Я не вхожу в Совет, вы же знаете.
— Послушайте, Морсфаген, пусть она уничтожит эту чертову книгу. Ведь дело
в книге, не так ли? Первая часть, да?
— С книгой или без, но проблема остается. Опасность не в напечатанных
страницах, а в головах людей, которые переносят слова на бумагу. Впрочем,
тут не о чем спорить. Ничем не могу вам помочь. Кроме того, я видел ее
фотографии и уверен, что вы можете подождать семь месяцев ради такой
женщины.
У Морсфагена был голос телефонного хулигана, при этом он умудрялся
сохранять властность. Казалось, что генерал сдерживает торжествующий смех,
но даст ему волю, едва только повесит трубку.
— Теперь я, по крайней мере, знаю, почему вы стали военным, — сказал я
обманчиво ровным голосом.
— Да? И почему же? — Он не раздумывая шагнул прямо в ловушку.
— Когда мужское достоинство незначительно, пушка, должно быть, служит
некоторым утешением, — отчеканил я и бросил трубку.
— Определенно, ты совершил ошибку, — сказал мой наставник.
Я снял с вешалки куртку и принялся натягивать ее.
— Может быть.
— Никаких 'может быть'. Куда ты собрался?
— Домой, упаковать вещички и смотаться. Позже я сообщу