'как тихий сон могил', сначала осеняет его своими 'волшебными крылами', затем, согласно строкам самого Полежаева:
И он бесплотными устами
К моим бесчувственным приник,
И своенравным вдохновеньем
Душа зажглася с исступленьем…
Для Н.А.Некрасова 'демон бессонных ночей' одновременно и 'старый мучитель' и 'учитель', к которому взывает находящийся в разладе с самим собой поэт ('Демону').
Поэзия 'серебряного века' подхватила и по-своему осмыслила эти образы-символы. Демон — один из двойников А.Блока, часть его души; потаенные, иной раз неожиданные для самого поэта страсти, причины внутреннего разногласия ('Каждый демон во мне притаился, глядит…') — это тот же лермонтовский Демон, но обитающий не в горнем мире, а в душе и сознании поэта ('Демон', 'Есть демон утра…'). Цветаевский демон — 'князь тьмы' — прежде всего демонический любовник, желанный и недоступный, виновник безответного чувства.
Он был наш ангел, был наш демон,
Наш гувернер — наш чародей…
Прекрасен, трагичен и загадочен образ 'Юного демона' в поэзии А.Ахматовой ('Вся Ваша жизнь — озноб…').
До вселенских и надысторических масштабов расширено понятие бесовства и демонизма в стихах М.Волошина 1910-1920-х годах. Войны и революции, потрясшие Россию, воспринимались им как проявление дикой, неукротимой стихии, свойственной человечеству с глубокой древности, со времен его 'звериного' существования и особенно страшно реализующейся в русском бунте.
Бердяевские 'Духи русской революции', порожденные все той же 'вечно гоголевской Россией харь и морд' [7], сродни волошинским 'Демонам глухонемым', вырвавшимся наружу и растоптавшим чувство совести и святости, столь же присущее (по закону полярности) русскому характеру и с той же силой и рвением проявляющееся в иных условиях ('В каждом Стеньке — святой Серафим').
В бесовскую круговерть социальных потрясений, с точки зрения Волошина, Россию ввергли и другие 'демоны', обезумившие в 1914 году, бросившие Европу в пламень мировой войны. Этих демонов породил 'дух механики' ('Два демона'), торжество технократии, опасная идея с помощью науки и техники преобразить мир, побороть природу. Волошин считал, что: покоренный логикой прогресса разум, не желающий считаться с издержками и тяжелыми последствиями технического преобразования, 'есть творчество навыворот; и что 'он вспять исследил все звенья мирозданья', что неизбежно 'несет Вселенную обратно в древний хаос'; что 'человек, искушаемый демоном технической революции, готовит себе действительный Апокалипсис' (цикл 'Путями Каина').
Так в творчестве М.Волошина соединились две отрицаемые им революции (социальная и техническая), два неправедных пути, две демонические стихии.
Возвращаясь к фольклорной нечисти, следует отметить еще одну грань соприкосновения ее с литературой. Это грань языковая.
В художественных произведениях нередко обыгрывались ходячие выражения, когда-то вызванные к жизни верой в существование чертовщины. Приведем цитату из книги 'Образы русской речи', где говорится о выражении 'мелким бесом'. Народная фантазия перенесла на мир чертей многие характеристики человеческого общества, разработав целую систему иерархических отношений, 'чертовскую' табель о рангах, в соответствии с которой 'чем мельче бес, тем услужливее и угодливее он должен вести себя. Отсюда и переносный смысл русского выражения рассыпаться мелким бесом — 'стараться вовсю угодить, рассыпаться в любезностях' ':
Гусар Пыхтин гостил у нас;
Уж как он Танею прельщался,
Как мелким бесом рассыпался…
(А.С.Пушкин. 'Евгений Онегин')
Русские писатели при этом не забывают и о прямом значении этого оборота. Именно на него намекает Н.В.Гоголь, совместивший и прямое, и переносное значение в описании 'чертовщины': 'Тут черт, подъехавши мелким бесом, подхватил ведьму под руку и пустился нашептывать на ухо то самое, что обыкновенно нашептывается всякому женскому роду' — ('Ночь перед Рождеством'). Как видим, черту, чтобы обольстить ведьму, пришлось прикинуться бесом помельче. Судя по летописным миниатюрам, это вполне логично: ведь чем мельче бес, тем он беззаботнее и беспечнее, тем более падок на 'гудьбу' (музыку) и бесовские пляски, которые так по сердцу ведьмам' [8]. Не учитывая языковых и литературных интерпретаций этого широкоупотребительного оборота, невозможно понять и роман Ф.Сологуба 'Мелкий бес'.
Русская литература, как уже говорилось, обильно черпала материал из этой сокровищницы, тем не менее, народной мифологии во всем объеме русской литературы отведена отнюдь не