Но я уже знал: если внутренний диалог поднимает тревогу, значит, именно туда и ведёт дорога. Этот шёпот страха стал для меня подтверждением, что путь открыт.
И в самом конце сборов я сделал то, что казалось странным и нелогичным: составил намерение. Записал простые слова на бумаге – встретить в Аркаиме человека, связанного с этим местом. Того, кто сможет провести меня дальше.
Сказать по правде, верилось в это с трудом. Ум смеялся: «Ну кого ты там встретишь? Туристов? Гидов?» Но сердце стояло на своём. Намерение было крепким, как камень, и в глубине я чувствовал: именно поэтому оно сбудется.
Я ещё не знал тогда, что в этой поездке всё будет строиться на доверии – к самому пути, к знакам, к людям, которых я встречу. Но уже в тот момент каждое движение – именно эта палатка, плед, одеяло, слова на листе бумаги – было не просто сбором вещей. Это было предчувствие. Предчувствие того, что этот путь приведёт меня к чему-то большему, чем просто дорога.
И, как я понял позже, именно в этом предчувствии уже звучал голос рода, а в этой тишине подготовки за моей спиной уже стояла Сила. Тепло родного дыхания, которое не требовало слов. Оно лишь смотрело и благословляло – идти.
В известность я поставил только маму.
Не друзей, не знакомых, никого – только её. Я сказал ей, что уезжаю, но не сказал ни куда, ни на сколько. Она не спрашивала лишнего. Только кивнула, тихо улыбнулась и приняла на себя заботу о детях.
Я чувствовал: в ней боролись два чувства. Одно – тревога, которую ни одна мать не может заглушить. Она знала: сын едет куда-то далеко, один, без привычных удобств. Другое – её старая, родовая сила. Именно она позволила ей, не выспрашивая, не удерживая, сказать простое: – Пусть у тебя всё будет хорошо.
И в этой фразе звучало гораздо больше, чем слова. Там было благословение. Там было молчаливое: «Иди. Я буду молиться за тебя».
Я оставлял на неё детей. Мальчишки ещё не привыкли надолго оставаться без меня, а Ярославушка вообще не знала, что такое – «папа уехал». И в глубине груди жило смятение: могу ли я вот так просто уйти? Справедливо ли это – нагрузить мать в её возрасте заботами, которые мои? Но она не дала мне погрузиться в эти мысли.