Современные исследователи, такие как Грегори Властос и Г. Е. Л. Оуэн, сосредоточили внимание на этой первой, сократической части диалога. Они увидели в ней не просто введение, а сердцевину проблемы. По их мнению, Платон через уста Парменида подвергает жесткой критике собственную раннюю теорию идей. Апории, связанные с причастностью вещей идеям («Третий человек» и др.), демонстрируют внутренние трудности теории. Властос в статье «Третий человек в диалоге «Парменид»» доказывает, что Платон осознал логический круг и регресс в бесконечность в аргументации, основанной на идеях-образцах. Отечественный платоновед В. В. Асмус в «Истории античной философии» также указывает, что здесь Платон «ставит труднейшие вопросы о природе идей и об отношении к ним чувственных вещей», не давая на них окончательного ответа.Разъяснение комментаторов: Что касается второй части, то её перестали рассматривать как мистическое откровение. Аналитически настроенные комментаторы, такие как Ф. М. Корнфорд («Платон и Парменид»), видят в ней тренировку диалектического метода и исследование логических следствий из различных допущений о Едином и многом. Константа Роув, например, считает, что цель диалога – не выстроить теологическую систему, а научить философа критически мыслить, проходя через все возможные умозрительные конструкции. Российский исследователь Ю. А. Шичалин в предисловии к своему переводу «Парменида» отмечает, что современная наука отошла от однозначных трактовок, признавая многоплановость диалога, который одновременно является и критикой мегарской школы, и упражнением в логике, и продумыванием фундаментальных онтологических проблем.
Переход от «философского евангелия» к «логико-метафизическому пазлу» отражает общую эволюцию философской культуры: от поиска готовой сакральной истины в авторитетном тексте – к критической реконструкции проблемного поля и аргументативных ходов, которые сам Платон, возможно, и не считал окончательным догматом, но предлагал как вызов для мыслящего ума.
2. Нерешённый «Парменидовский вопрос».