Добавляется еще один более важный вопрос: τοῦτο μὲν οὖν ἔγωγε οὐδαμῇ συγχωρῶ Θρασυμάχῳ, ὡς τὸ δίκαιόν ἐστιν τὸ τοῦ κρείττονος συμφέρον. ἀλλὰ τοῦτο μὲν δὴ καὶ εἰς αὖθις σκεψόμεθα: πολὺ δέ μοι δοκεῖ μεῖζον εἶναι ὃ νῦν λέγει Θρασύμαχος, τὸν τοῦ ἀδίκου βίον φάσκων εἶναι κρείτττω ἢ τὸν τοῦ δικαίου, ρ. 347, E. Приводится порядок и расположение этих изречений. Теперь они возражают против того, что отстаивал Фрасимах, что справедливость – это τό τού κρείττονος ξυμμέρον, и доказывают, напротив, что все, что хорошо, – справедливо, ὂσα αύ άγᾶθά έχει τό δίκαιον είναι. – Но пусть нас не вводит в заблуждение этот и подобные ему отрывки, заставляя думать, что в этом произведении главным образом ставится задача защиты справедливости от ложных обвинений; тот, кто хочет сделать справедливость принципом справедливого государства, должен быть убежден, что он должен доказать, что справедливости следует желать прежде всего, и либо открыто заявить, что он учит этому ради блага республики, либо скрыть, почему он так поступает, предпринять, чтобы это казалось более подходящим для спонтанного и случайного рождения диалога. Поэтому Платон, так сказать, облекает в эти одежды фактическое тело диалога. О том, что это относится, по крайней мере, к той части диалога, которая нас больше всего волнует, говорит уже хотя бы сам факт.
1. Теперь Фрасимах не устыдился сказать, что несправедливость занимает место добродетели, что справедливость противоположна πάνν γενναίαν ενήθειαν и что несправедливость есть εύβουλΐαν, что мудрые и столь хорошие – это совершенно несправедливые, которые способны подчинять себе государства и народы. οἵ γε τελέως, ἔφη, οἷοί τε ἀδικεῖν, πόλεις τε καὶ ἔθνη δυνάμενοι ἀ νθρώπων ὑφ᾽ ἑαυτοὺς ποιεῖσθαι. Ср. 348, D.