Таким образом, личность Кефала введена отнюдь не случайно. Платон, следуя своей же мысли из шестой книги «Государства» о том, что старейшины должны в особенности предаваться философии (498b-c), хочет показать на примере этого благочестивого старца, что разговор о справедливости – это не отвлеченная схоластика, а вопрос, коренящийся в самой человеческой жизни и ее конечном смысле, подобно тому как в «Федоне» спор о бессмертии души ведется устами Сократа на пороге смерти, что придает аргументам экзистенциальную весомость. Уход Кефала к жертвоприношениям («Ступайте, Сократ, а я к жертвоприношениям» – 331d) – это мощный символический жест, знаменующий переход от традиционной морали, основанной на ритуале и обычае (номос), к рациональному философскому поиску (логос).
Затем дискуссия переходит к его сыну, Полемарху, и формулируется ключевой вопрос: «Так что же такое сама справедливость? Скажем ли мы, что это есть просто говорить правду и отдавать взятое у кого-либо?» (331c). Этот переход знаменует смещение фокуса с личного благочестия на определение универсального понятия. Диалог с Полемархом, наследующим и пытающимся рационально обосновать определение Симонида («воздавать каждому должное»), представляет собой критику обыденного сознания (doxa). Сократ последовательно выявляет его внутренние противоречия, демонстрируя, что мораль, основанная на жестких правилах (например, «приносить пользу друзьям и вредить врагам»), оказывается не только эпистемологически ненадежной, но и морально ущербной, противореча самой природе справедливости как добродетели, которая не может быть вредоносной. Упоминание Цицероном («Письма к Аттику», IV, 16) этого момента в контексте литературной техники (удаление персонажа) подтверждает, что античные читатели видели в этом сознательный художественный ход Платона.