Осознав это, Полемарх уточняет свою позицию, внося существенную поправку, которая коренным образом меняет смысл определения. Он ссылается на Симонида, утверждая, что под «должным» поэт понимал «то, что должно друзьям» (οἷα χρὴ τοὺς φίλους), и, следовательно, справедливость – это «приносить пользу друзьям и причинять вред врагам» (τοὺς φίλους εὖ ποιεῖν καὶ τοὺς ἐχθροὺς κακῶς, 332d). Это уточнение знаменует собой важный сдвиг: справедливость теперь определяется не через абстрактное понятие долга, а через конкретные социальные отношения – дружбу и вражду. Она становится инструментом партикулярной, групповой морали, функцией поддержания лояльности внутри своего круга и агрессии вовне. Сократ подвергает это новое определение многосторонней критике, которая выявляет его внутреннюю противоречивость и моральную ущербность.
Во-первых, Сократ ставит под сомнение саму возможность справедливого человека причинять вред кому бы то ни было. Он задает принципиальный вопрос: «Как ты думаешь, справедливый человек может кого-нибудь сделать несправедливым?» Или, переводя на язык добродетелей: «Может ли добродетель (справедливость) порождать порок (несправедливость)?» (335b-c). Сократ проводит аналогию с другими качествами: тепло не может охлаждать, а сухость – увлажнять. Подобно этому, функция справедливости не может быть вредоносной; справедливый человек, по самой своей сути, является «человеком делающим» (ἀνθρώπου πρακτικὸν), но его действие должно быть благотворным. Таким образом, тезис о «вреде врагам» оказывается несовместимым с самой природой справедливости как добродетели. Этот аргумент имеет глубокое этическое значение: он утверждает, что подлинная добродетель не может быть инструментом зла, даже направленного на врага. Справедливость, таким образом, впервые начинает рассматриваться не как внешняя норма поведения, а как внутреннее качество души, обладающее собственной, неизменной природой.