то, куда я собираюсь везти всех вас и
что я собираюсь там с вами делать.
— Соледад говорила мне, что мы поедем на север до самой границы, —
сказала Горда. — А некоторые из нас, пожалуй, еще дальше на север. Но
ты не поедешь с нами. У тебя другая судьба.
Горда на минуту задумалась. Ее лицо скривилось от попытки привести
мысли в порядок.
— Соледад сказала, что ты возьмешь меня, чтобы я выполнила свое
предназначение. Я — единственная из всех нас, кто находится на твоем
попечении.
Должно быть, по моему лицу разлилась тревога. Она улыбнулась:
— Соледад сказала мне также, что ты закрыт заглушкой, — продолжала
Горда, — но что иногда ты бываешь нагвалем. Все остальное время, по
словам Соледад, ты подобен сумасшедшему, у которого временами
проясняется сознание, а затем он опять возвращается к своему безумию.
Донья Соледад подыскала очень подходящие слова, чтобы описать
меня, такие, которые я мог понять. Должно быть, по ее мнению, у меня
был такой проблеск сознания, когда я знал, что пересек параллельные
линии. Тот же самый момент, однако, по моим собственным стандартам, был
самым абсурдным. Мы с доньей Соледад были явно на разных уровнях
мышления.
— Что еще она говорила тебе? — Спросил я.
— Она говорила, что я должна заставить себя вспомнить, — сказала
Горда. — Она совсем выдохлась, пытаясь поднять на поверхность мою
память, именно поэтому она не могла поподробнее заняться тобой.
Горда поднялась. Она была готова к выходу. Я повел ее прогуляться
по городу. Она, казалось, была очень счастлива. Она ходила с места на
место, наблюдая за всем, насыщая свои глаза миром. Дон Хуан давал мне
такую картину. Он говорил, что воин ждет и что он знает, чего он ждет,
а пока он ждет, то насыщает свои глаза миром. Для него окончательное
выполнение задачи воина было радостью. В тот день в Оасаке Горда
следовала учению дона Хуана буквально.
В конце дня после захода солнца мы уселись на скамейке дона Хуана.
Первыми показались Паблито, Бениньо и Жозефина, а через несколько минут
к нам присоединились и остальные трое. Паблито уселся между лидией и
Жозефиной, положив свои руки им на плечи. Они опять переоделись в свою
старую одежду.
Горда поднялась и начала рассказывать им о месте силы.
Нестор рассмеялся над ее словами и остальные к нему
присоединились.
— Никогда больше ты не заставишь подпасть нас под твое начальство,
— сказал Нестор. — Мы свободны от тебя. Прошлой ночью мы пересекли
границы.
Горду это не затронуло, но остальные рассердились. Я громко
сказал, что хочу поподробнее узнать о тех границах, которые мы
— 46 —
пересекли прошлой ночью. Нестор объяснил, что это относится только к
ним. Горда не согласилась. Казалось, они были на грани схватки. Я отвел
Нестора в сторону и велел ему рассказать о границах.
— Наши чувства создают границы вокруг чего угодно, — сказал он. —
Чем больше мы любим, тем сильнее границы. В данном случае мы любили
свой дом. Прежде чем уехать, нам пришлось забрать свои чувства назад.
Наши чувства к своему дому доходили до вершины гор на западе нашей
долины. Это была наша граница, и когда мы пересекли вершины гор, зная,
что никогда не вернемся назад, мы эти границы сломали.
— Я тоже знал, что никогда не вернусь туда, — сказал я.
— Ты не любил эти горы так, как любили мы, — сказал Нестор.
— Это еще нужно посмотреть, — загадочно бросила Горда.
— Мы были под ее влиянием, — сказал Нестор, поднявшись и указывая
на Горду. — Она держала нас всех за шиворот. Теперь я вижу, насколько
мы были глупы в отношении ее. Мы не можем плакать над разлитым молоком,
но мы больше не попадемся.
Лидия и Жозефина присоединились к Нестору и Паблито. Бениньо и
Роза смотрели так, как будто вся стычка их совершенно не касается.
В этот момент у меня опять был проблеск уверенности и
авторитетного предвидения. Я поднялся и без всякого сознательного
желания заявил, что я беру все руководство на себя и освобождаю Горду
от каких-либо обязанностей делать замечания и представлять свои идеи в
дальнейшем, как единственное решение. Когда я закончил, то был
шокирован своей собственной смелостью. Все, включая Горду, были
довольны. Та сила, которая стояла за