– Илона, мне кажется, ты сама себя программируешь, – однажды осторожно заметила мама, погладив Илону по спине.
Много спустя, досконально разобравшись в себе, Илона, с мамиными словами согласилась и их приняла. Беда в том, что давать установки другим, оказалось куда проще, чем себе самой. На себе не работало, хоть об стену бейся. Стоило Илоне увидеть в зеркале широкое свое лицо, большой мясистый нос, плохую кожу, как внутри начинал заливаться оскорбительным, язвительным смехом омерзительный червячок по имени Неуверенность. Тварь эта была столь живуча, что спровадить её раз и навсегда представлялось задачей невыполнимой.
– Послушай, симпатичных женщин очень много. Оглянись вокруг! В Москве их сотни, тысячи! Но ты одна, таких больше нет нигде! Ты должна об этом помнить! – строго сказала Вероника, когда Илона рыдала после очередного болезненного разрыва.
– Да! – всхлипнула Илона, – Конечно же! Я такая одна! Но моя исключительность не гарантирует мне женского счастья! Любят не исключительных, а длинноногих! Любят, Ника, таких, как ты! И не смей говорить мне, что это не так! Пока я безуспешно пытаюсь построить хоть что-то, ты уже дважды развелась! – женщина залилась слезами, уткнувшись лицом в подушку, обтянутую нежным, но изрядно потрепанным шелком. Эту подушку подарила ей одна из благодарных пациенток. То была дорогая, качественная вещица, набитая лебяжьим пухом, обтянутая серо-голубой натуральной тканью, с искусной вышивкой в виде совы, сидящей на ветке.
– Сова – символ мудрости. Вы для меня, как эта мудрая, терпеливая птица, – протягивая Илоне подушку, произнесла та давняя пациентка. Майя, так её звали.