– Я поймал Султанскую Башню, – произнёс Даниэль, и его голос был голосом самой Торы, вибрацией, которая предшествует звуку. – Моё эго, моё йод йод, моё ложное «я», заключённое в темнице самости. Но поймав её в Петлю Света, в уроборос самопознания, я освободил её. Парадокс: темница и освобождение – одно.
Он видел все семь ярусов одновременно.
Как спираль ДНК текста. Как двойную спираль, в которой одна нить – означающее, другая – означаемое, а водородные связи между ними – это акт чтения, интерпретации, понимания.
В каждом витке – новый уровень понимания, но все они существовали симультанно, в вечном теперь арамейского ВЕКАДМИН.
Парамахамса Йогананда материализовался рядом.
Не как видение, не как галлюцинация, а как живое присутствие. Его тело излучало мягкий золотистый свет, как на фотографиях с длинной выдержкой, когда движущиеся объекты оставляют световые следы.
– Ты прочёл мой скрытый комментарий, – сказал он, и его голос был одновременно древним и молодым, мужским и женским, индийским и универсальным. – Тот, что я написал не чернилами, а самадхи. Не буквами, а вибрациями сознания. Каждый, кто доходит до пятого яруса, встречает меня здесь, в пространстве между словами.
– Вы тоже прошли семь ярусов? – спросил Даниэль.
– Я прошёл семь семижды семь. Каждая традиция – свой лабиринт. Веды и Упанишады. Тора и Зоар. Евангелие и Филокалия. Коран и суфийские тарикаты. Дао Дэ Цзин и Хуа Ху Цзин. Дхаммапада и Ланкаватара сутра. Все они ведут сюда – в точку, где читатель становится текстом, где субъект и объект познания сливаются в недвойственном акте.
– И что дальше?
Йогананда улыбнулся, и в его улыбке было что-то бесконечно печальное и бесконечно радостное одновременно.
– Самое сложное. Вернуться обратно, не потеряв себя. Или потеряв, но обретя Себя с большой буквы. Бодхисаттва возвращается из нирваны ради всех существ – из сострадания. Цадик спускается с небес ради общины – из любви. Христос нисходит в ад, чтобы вывести оттуда мёртвых – из жертвенности.
– А если я не хочу возвращаться?