– Берешит, – произнёс Даниэль, и услышал, как его голос эхом отражается в семи измерениях, в семи ярусах одновременно. – Берешит. «В начале». Но решит – это также «главное», «первичное», «сущность». А если прочесть как «бара шит» – «сотворил шесть»? Шесть дней творения? Шесть направлений пространства? Шесть сфирот от Хесед до Йесод?
– Ты начинаешь играть с буквами, как каббалист, – заметил Охотник, который теперь был его тенью, говорящей тенью, отбрасываемой не светом, а смыслом. – Нотарикон, гематрия, темура. Опасная игра, профессор. Можешь создать миры, которые не сможешь контролировать. Каждая интерпретация – это акт творения.
Даниэль понял, что его мысли материализуются.
Каждая интерпретация создавала параллельную реальность, параллельную библиотеку. Он видел их все одновременно – тысячи вариантов одного пространства, тысячи версий себя, читающих тысячи различных текстов. Сад расходящихся тропок Борхеса. Мультиверс герменевтики.
– Алфавит рабби Акивы учит, что буквы существовали до творения, – сказал один из Даниэлей, тот, что справа.
– Буквы и есть творение, – возразил другой, слева. – Инструмент и результат неразделимы.
– Мы – буквы, которые думают, что они люди, – добавил третий, из параллельного измерения. – Знаки, вообразившие себя означаемым.
– Или люди, осознавшие, что они – буквы в божественном тексте, – продолжил четвёртый.
Свиток Йогананды развернулся в пространстве, превращаясь в ленту Мёбиуса.
На одной стороне – арамейский текст Таргума. На другой – санскрит Упанишад. Но они плавно перетекали друг в друга в точке скручивания, где различие между сторонами исчезало. Односторонняя поверхность. Недвойственность, адвайта.
Тат твам аси – появилось на санскрите огненными буквами. «Тат твам аси». «Ты есть То».
Ата ху – отозвалось на иврите. «Ата ху». «Ты есть Он».
Ана-ль-Хакк – добавилось на арабском. «Ана-ль-Хакк». «Я есть Истина». Слова аль-Халладжа, за которые его распяли в Багдаде в 922 году.
– Но кто этот «ты»? – спросил Даниэль у своих отражений, у своих интерпретаций, у своих альтернатив.