– Та, что отделяет читателя от текста. Означающее от означаемого. Тебя от меня. Реальное от воображаемого. Но разве эта мембрана не всегда была иллюзией? Когда ты читаешь слово «роза», где находится роза? В тексте? В твоём сознании? В зазоре между ними?
Библиотека трансформировалась.
Стены стали прозрачными, и Даниэль увидел, что находится внутри гигантского мозга. Его собственного? Коллективного? Божественного? Нейроны вспыхивали каждый раз, когда он думал о значении слова. Синапсы образовывали узоры, повторяющие структуру еврейского алфавита. Двадцать две буквы – двадцать два пути между сфирот. Тридцать две тропы мудрости в Сефер Йецира.
– Сефер ха-Бахир говорит, что Бет – это мудрость, хохма, – произнёс Даниэль, и его голос эхом отразился в семи измерениях. – Но мудрость чья?
– А чья может быть мудрость в тексте, который читает сам себя? – ответил Охотник вопросом, как отвечали древние раввины, как отвечал Сократ, как отвечают все истинные учителя.
Даниэль понял.
Озарение не пришло постепенно – оно обрушилось, как лавина, погребая под собой все прежние представления о реальности.
Он не читал Тору. Тора читала его.
Он был буквой в божественном тексте, которая вдруг осознала себя. Которая задала вопрос: «Кто я?» И этот вопрос изменил всю структуру текста, потому что текст, содержащий самосознающую букву, – это уже другой текст.
Свиток в его руках теперь был зеркалом.
В нём отражалось его лицо, но на лбу горел третий глаз – дагеш, точка сознания в букве-теле. И он увидел текст, написанный на его собственном лице, на его коже, на радужке глаза:
«Семь ярусов Рубайята – это семь сфирот нижнего древа. Малхут, Йесод, Ход, Нецах, Тиферет, Гвура, Хесед. Ты должен пройти через все, чтобы увидеть себя на горизонте времени и вечности. Но есть опасность: можешь застрять между ярусами, между мирами, стать вечным странником в пространстве между буквами. Диббук, вселившийся в текст».
– Как Агасфер, – прошептал Даниэль. – Вечный жид, обречённый на скитания за то, что оттолкнул Христа.