У меня на столе книжка «Смертию смерть поправ». На обложке портрет Александра Владимировича. Одна улыбка. Во всё лицо. Во всю душу. Любопытно, что большинство людей, увидев этот портрет, удивлены. Не узнают. А для меня нет портрета, запечатлевшего Александра Владимировича лучше. Посмотришь – и толчок в сердце: боль, радость, любовь – вместе. Это улыбка совершенно живого человека. Отважившегося быть живым в любой обстановке – в лапах Кощея или когда вокруг так смердит, что и дышать, кажется, нечем. Улыбка эта как свидетельство, что есть что-то большее, чем все Кощеи, что над всем этим самодовольством тьмы можно так полно рассмеяться. Есть такие духовные просторы, куда всей тяжести земной вход заказан. Она кончается, исчерпывается, а они – просторы эти – бесконечны. Отсвет бесконечности – вот что в этой улыбке…
«Есть три чуда о брате нашем Иисусе, ещё не записанные в Писании, – сказал великий ливанский поэт-мистик Халиль Джебран. – Во-первых, Он был таким же человеком, как ты и я; во-вторых, у Него было чувство юмора; в-третьих, Он, побеждённый, знал, что вышел победителем».
Это неуловимое знание своей победы внутри поражения, это ощущение света, который и во тьме светит, – вот это и есть улыбка Александра Меня.
Владимир Ойвин
Последний раз я виделся с отцом Александром в Новой Деревне за двадцать дней до его убийства. Он позвал туда меня специально для того, чтобы пригласить в редколлегию журнала «Мир Библии», хотя прекрасно знал, что я баптист.
Я сидел на крыльце домика в Новой Деревне, ждал окончания службы. Служба закончилась – и вот он вышел на крыльцо храма. Внизу стояла толпа прихожан, местных и приезжих, и вот, он что-то говорил, простёр руку – и у него был совершенно библейский вид. Отец Александр был евреем по происхождению, у него была семитская внешность, он был очень красив, он был очень величественен, и я подумал: Господи, вот таким я представлял себе Моисея!
Священник Вячеслав Перевезенцев