Мы жили тогда на Правде, и я повезла Алика на станцию 43 км, куда мы впоследствии переселились, знакомить его с детьми наших друзей. Они приняли его, но не совсем – считали его немного «воображалой». А он был просто другим: он был, с одной стороны, совсем ребёнком, а с другой – совсем взрослым, глубоким, наблюдающим и всё понимающим человеком.
В моей памяти остался один эпизод, который я не могу забыть до сих пор. Неожиданно для всех нас приехала наша «казначея» Лида, человек очень быстрый и несколько резковатый. Она вошла в калитку и крикнула: «Алька, собирайся домой!» Я не помню, чем он в это время занимался. Я была в саду и перебирала овощи. И вдруг он бросился ко мне, уткнулся головой в колени, совсем как маленький ребёнок, и – зарыдал. Я положила руку ему на голову и почувствовала странную тревогу. Во мне возникла молитва, которая была направлена прямо к Богу: «Господи! Что за душа у этого ребёнка? Господи, сохрани её… что за душа у этого ребёнка?..» Его рыдания продолжались, может быть, несколько секунд. Потом он поднял голову, сразу овладел собой, спокойно попрощался с нами и – уехал.
Когда я, спустя многие годы, встретилась с ним как со священником, я хотела ему напомнить об этом эпизоде. Он всегда говорил, когда рассказывал о своей жизни, что абсолютно всё помнит; что он всё замечал и всё понимал; понимал даже все сложности и трудности моей жизни. Мне часто хотелось у него спросить, помнит ли он, как он заплакал, а потом сразу всё оборвал и спокойно пошёл. Но я почему-то всё откладывала и так и не спросила. Заплакал как маленький ребёнок, а ушёл как взрослый и всё понимающий человек. Совсем взрослый и всё понимающий.