Это вообще в нём было главное: не яркость, а тепло. Он был православным тёплым батюшкой. И когда говорил о себе, что он деревенский священник, то, конечно, преувеличивал, но в этом не было и тени кокетства. Надо было видеть, как он выслушивает простых деревенских бабушек, как разговаривает с ними, как они расположены к нему. Надо было видеть, как он служит. О подобных впечатлениях говорить очень трудно. Священник предстоит перед Богом, и когда ты видишь его во время богослужения, то порою многое чувствуется – да как же об этом расскажешь? Выразительно всё: и спина, и осанка, и жест. И всё – перед Богом. Почему-то мне особенно помнится, как стою я там, в новодеревенском храме Сретения, в закуточке, где канун, народу немного, будний зимний день, я смотрю на сутуловатую спину отца Александра в чёрном подряснике, он служит панихиду. Ничего особенного, он привычно негромко басовито поёт: «Покой, Спа-асе наш…» И такое чувство: всё правильно! И чистый день за окном, и свечи, и мирное, хорошее отношение к смерти. В самой обыденности недолгой красивой службы – такая спокойная, крепкая вера, как бывают отношения в крепкой семье, без лишних слов.
Юрий Пастернак
Из дневника (28 апреля 1985 года)
Отец Александр проповедовал вдохновенно. Голос его гремел, как колокол, рассыпаясь обертонами маленьких колокольчиков, заставляя отзываться слабым гудением железные болванки наших голов и вибрировать наши каменные застывшие сердца. Его руки властно вонзались в воздух и рассекали пространство. Затем они мягко собирали пространство, восстанавливали, выстраивали, потом снова разрушали. Сила, исходящая от него, заполняла весь храм и перекатывалась волнами, расшевеливая и двигая камешки наших сердец. Такой окрылённости и вдохновения у отца Александра я ещё никогда не видел.
Из дневника (25 октября 1987 года)