Итак, большинство христиан верит написанному в Ин.1:1 «как есть», кто-то предлагает понимать под «Словом» Тору, другие – что-то другое. Толстой заменяет «Слово» на «Разумение» и затем выводит свою версию Четвероевангелия, в которой нет понятия Господа Бога, а есть только некий Бог, находящийся в каждом человеке. Лев Николаевич специально выучил древнегреческий язык, чтобы иметь возможность перевести тексты Евангелий из имеющихся источников самостоятельно, вот что получилось:
«1 Началом всего стало разумение жизни. И разумение жизни стало за Бога. И разумение-то жизни стало Бог.
2 Оно стало началом всего за Бога».
3 Все через разумение родилось, и помимо разумения не родилось ничто из того, что живо и живет.
4 В нем стала жизнь, то же, что свет людей стал жизнью.
5 Так же как свет в темноте светит и тьма его не поглощает» [3, стр. 19 и 24].
Этот буквальный перевод Толстого не устраивает, и он заменяет его более связным:
«1. В основу и начало всего стало разумение жизни. Разумение жизни стало вместо Бога. Разумение жизни есть Бог.
2. Оно-то, по возвращению Иисуса, стало основой и началом всего вместо Бога.
3. Все что живет родилось через разумение. И без него не может быть ничто живое.
4. Разумение дает истинную жизнь.
5. Разумение – это свет истины. А свет светит в темноте, и темнота не может погасить его» [3, стр. 635-636].
Несмотря на всю художественность такой версии толкования, если бы вся Библия была написана вот таким слогом, мир был бы совершенно иным, без христианских сект и крестовых походов.
Лев Николаевич жил в сугубо религиозной обстановке, в государстве, в котором нелояльность христианской вере и даже избегание религиозных обрядов преследовалось по уголовному законодательству. Поэтому, хотя у Льва Толстого и была собственная очень обширная библиотека, он искал литературную базу к соединению канонических Евангелий во вполне определенном направлении. Например, Толстому не было знакомо «Добротолюбие». Другое дело, что ничего толкового там, как оказалось, нет, но всё же это характеризует определенную узость литературной базы писателя. Толстой всецело сосредоточился на том, чтобы превратить Евангелия в Свет Истины и забыл при этом проверить, не являются ли они мифологическим памятником. Автор преклоняет колени перед гением великого писателя, но вынужден констатировать недостаток глобальности в его взглядах, который должен быть объяснен указанными соображениями. И для того, чтобы слишком далеко не заходить в очередной тупик, вспоминаем следующие соображения, которые по тем или иным причинам не учёл великий писатель: