Вячеслав Автор
Бруклинский Олень
Даже у пропасти есть два края.
Главное – вовремя оказаться на правильном.
Гадюшник
Я родился в тени громкого имени. Мой отец был адвокатом, чьё слово в Бруклине, среди бетонных каньонов и скрипа надземного метро, весило тяжелее золота. Нас было много: двое старших братьев, Стиви и Фрэнки, и маленькая, не от мира сего шизанутая сестра Бритни. Наш мир был скроен из несовместимых лоскутов: величие отцовского имени, выгравированного на медной табличке у двери, и въедливый запах горячего мусора, доносившийся с улицы по четвергам. Мы обитали в трёхэтажном особняке из потемневшего дерева на окраине Бруклина – островке викторианского прошлого, зажатом между многоквартирными домами из красного кирпича. Здесь каждый скрип рассохшихся ступеней был саундтреком нашего детства, а из окон доносился гул города: далёкие сирены, ритмичный грохот поезда на линии J/M/Z и крики детей, гоняющих мяч у вскрытого пожарного гидранта.
В противовес этому живому, дышащему хаосу у нас были две бездушные квартиры в Чикаго. Я никогда их не видел, но представлял себе стерильные апартаменты где-то в стеклянной башне с видом на холодные воды озера Мичиган, где ветер сдувает с ног, а воздух пахнет сталью и деньгами. И, конечно, автомобили – целых четыре, каждый со своей историей, гниющих в нашем бруклинском дворе. Красный «Маверик» Стиви, стремительный и надменный, всегда пахнущий дорогим одеколоном и кожей. Две БМВ, Z4 и g30, тоже красные, – Фрэнки явно не страдал избытком фантазии, но его машины всегда пахли дешёвым пивом, женскими духами и свободой. И вот он – ржавый, когда-то белый «Опель Кадет» 89-го года, доживающий свои дни на задворках. Его салон пропитался запахом плесени и мышиного помёта, а под капотом крысы свили гнездо. Он, конечно, ждал меня.