Меж тем светало. Солнце восходило, но ещё видны были звёзды – те же самые, что окружали светило, когда Божественная Любовь впервые двинула в вечный путь свои небесные творения…
Бодрость раннего утра вселяет надежду, и я решил, что прорвусь, перехитрю зверя. Но тут – новая напасть, хуже первой. Косматый лев! Он появился внезапно, он шёл, свирепо откинув гриву, с голодным рыком, и воздух трепетал от ужаса вокруг.
Не успел я опомниться, как третий зверь, страшнее тех двух, выпрыгнул из ниоткуда. Волчица – худая, клыкастая, злобная. Глаза её горели и переливались жёлтыми огнями. Она завыла таким жутким воем, как будто все неутолённые страсти смертного мира слились в нём. Сердце моё замерло, страх схватил за горло. Волчица, беспокойно кружась, шла на меня, не отводя хищного взора, загоняла, как ловкий охотник, в чёрную чащобу, где никогда не светит солнце.
И вот, когда я готов был уже бежать или броситься наземь и найти смерть в когтях зверя, – в этот самый миг я вдруг увидел человека. Он стоял поодаль, без звука глядя на меня, как отшельник, от многолетнего молчания разучившийся говорить.
– Помоги, – крикнул я в отчаянии, – помоги мне, кто бы ты ни был, человек или призрак!
И услышал в ответ:
– Я не человек, я был человеком. Отгадай, кто я.
Он заговорил глухо и нараспев:
– Род мой из страны этрусков и галлов, ныне называемой Ломбардия. Родной город – Мантуя. Я рождён в последние годы Юлия. А жил в Риме при Благословенном Августе, во времена лукавых языческих богов. И был я поэт. Я слагал песни. И воспел я сына Анхиса, скитальца и победителя судьбы, беглеца из сожжённой Трои, из поверженного Илиона.
От звуков его голоса смятение, владевшее мной, стало понемногу отступать. Незнакомец продолжал успокоительным тоном:
– Но сейчас не об этом. Лучше скажи, почему ты повернул вспять? Почему не восходишь на эту пресветлую гору? Там поистине родник радости!
Преодолев трепет, я смог наконец вымолвить:
– Послушай, я догадался! Ты родом из Мантуи, ты жил в Риме при Августе, ты поэт, и речь твоя льётся рекой… Уж не Вергилий ли ты?
Он молча кивнул. Робея, я склонился перед великим человеком: