– Взгляни на того верзилу. – Учитель, не дожидаясь моего вопроса, указал на одного. – Он шагает, глядя перед собой, и в глазах его ни слезинки. Даже тут в его внешности сохранилось нечто царственное! Это ведь Язон собственной персоной. Тот самый, который хитростью и силой отобрал руно у жителей Колхиды. А на пути туда довелось ему попасть на остров Лемнос. Тамошние женщины были столь самостоятельны и энергичны, что истребили всех своих мужчин. Правда, другие говорят, что мужчины стали гнушаться ими и за это поплатились жизнью. И его бы ждала такая же участь, но он сладкими словами и признаниями в вечной любви растопил сердце царицы их Гипсипилы, соблазнил, а потом бросил её на сносях и взял в жёны колхидянку Медею. Вот за такой обман он и попал сюда. Да ещё и за Медею, потому что её он тоже потом бросил. В этой яме – все такие же обманщики.
Вскоре мы подошли к тому месту, где наша тропа, пересекая гряду, образовывала нечто вроде арки над следующим рвом. Тут в ноздри нам ударила отвратительная вонь, и до слуха донеслись странные звуки: стоны истязаемых душ смешивались с каким-то фырканьем и плеском. Склоны ямы были покрыты чем-то похожим на бурую плесень от густых и едких испарений, поднимавшихся снизу. Чтобы разглядеть что-нибудь сквозь этот туман, да и чтобы вонь не так мучила, нам пришлось забраться на самую вершину скалистой арки. Глянув оттуда вниз, я увидел в глубине озеро нечистот, как в огромной выгребной яме. В это дерьмо были погружены люди, множество людей. Приглядевшись, я узрел одну голову, то выныривающую из вонючей жижи, то погружающуюся обратно. Голова была так перемазана, что невозможно было понять, мирская ли она или духовная, с тонзурой. Вынырнув в очередной раз, голова крикнула мне:
– Ну что уставился? Что, завидно? Пялься на других подонков.
– Да я вроде знаю тебя! – крикнул я в ответ, стараясь не задохнуться. – Правда, в последний раз видел тебя с сухими волосами. Ты ведь Алессио Интерминеи из Лукки.
Услышав мои слова, он хлопнул себя по башке и возопил:
– Лесть, лесть и обман свели меня в эту мерзкую прорву! Лестью был полон мой рот при жизни, как теперь дерьмом!