– Простите, синьоры, что не сразу ответил: боль при виде ваших страданий лишила меня дара речи. Да, я родом из той же страны, что и вы, и много слышал о вас, о ваших трудах и подвигах во славу неблагодарной родины. Я сейчас странствую через эти горькие места, чтобы добраться до сладостного сада, но пока что путь мой лежит вниз, в ещё более мрачные глубины. А ведёт меня этот благородный господин, мой наставник.
– Что ж, – ответил Теггьяйо, – пусть душа подольше продержится в твоём теле, и пусть слава твоя живёт на земле ещё дольше. Скажи мне, как там, в нашей стране, – обретаются ли там красота и доблесть, как прежде? Или они изгнаны из милой родины вместе с другими изгнанниками? Вот, недавно прибывший сюда, к нам, красавчик Гульельмо Борсьере (вон он, там, в толпе) такое рассказывает о земле нашей, что тошно слушать.
На эти слова я воскликнул, не удержавшись:
– О родина! Ты сама оплакиваешь себя! Тщеславные выскочки и неправедное богатство наполнили тебя гордостью и развратом!
Те трое переглянулись, как люди, получившие печальный, но ожидаемый ответ. Я услышал скорбные слова:
– Что ж, благодарим тебя! Горькая правда врачует лучше сладкой лжи. Так что, ежели суждено тебе выбраться отсюда к свету, если увидишь небо, а на нём волшебные звёзды и, глядя на них, воскликнешь: «Я был там!» – то не забудь о нас. Напомни людям о нашей участи.
Тут они развернулись и так стремительно помчались к своему отряду, будто вместо ног у них выросли крылья. Я не успел бы сказать «аминь», прежде чем они исчезли из виду. Учитель двинулся дальше, и я за ним, навстречу шуму водопада.
Вода уже грохотала так близко, что трудно было расслышать друг друга. Место это похоже на слияние потоков у Сан-Бенедетто в Апеннинах: небольшая, но бурная Аквакета свергается водопадом и, соединившись с другими речушками, образует широкое русло реки Монтоне. Как там оглушительно гремит водная стихия, так и тут багровый поток низвергался в бездну, заглушая своим рёвом всё на свете.