Они видят исходный код. Они расковыряли материю. Они вскрыли матрицу. Каждый в меру своей испорченности. Как Нео симметрично в первой и в четвертой части «Матрицы» искал в себе признаки сумасшествия у психоаналитика не в силах интегрировать свою память. Как Джокер не мог разобрать: это у него или у мира съезжают шарниры. Как Пол Атрейдес долго противился голосу сердца, закрывая уши от зова Неба. И так или иначе все жанры искусства, все эзотерические течения, все религии, все науки стекаются к Единому, к Источнику.
Синкретизм – метафизическая рамка, объясняющая все сущее как на Земле, так и на Небе, через причастность к Единому.
Термин не мой. Идея создать теорию всего тоже не моя.
Обычно синкретизм употребляют в литературе или шире в искусстве. Любой, кто подключился к ноосфере и мыслит чем-то больше, чем двумя килограммами жира между ушами, понимает степень невероятного единства и взаимосвязности, взаимопроникновения всего и вся в этом мире.
Первыми обычно замечают физики. Теория всего, по сути, всегда была теорией поля, ее немного прогнул в психологию Кен Уилбер, написавший об этом книгу после похорон скончавшейся от рака жены.
От Галилея до Теслы, от Ньютона до Эйнштейна физики изучают одно и то же явление – поле. Аристотель добавлял к нему термин эфир. Вплоть до Менделеева, поместившего эфир в корень своей таблицы в качестве первоэлемента, это помнили, но потом решили забыть, чтобы дурить массу и лишить людей бесплатного и безлимитного электричества.
До Единого достучались Платон и неоплатоники, в частности мой любимчик Плотин, на чьих «Эннеадах» в значительной степени построена данная книга. Литература начинается с Гомера, а человек и его мышление – с языка. Древние философы и современные структуралисты (опять двадцать пять!) заново изобретают велосипед.