Сначала – «Халиф-аист» Михая Бабича. «И это были самые мучительные минуты моей жизни. Жизни Халифа-аиста. Я терзался этим ещё в детстве. Меня изначально влекли, манили к себе слова, незнакомые, приятные уху слова, чужие слова, казавшиеся при этом странно знакомыми, словно бы я когда-то давно их слышал, но потом позабыл… слова и буквы, из которых я мучительно складывал эти дивные слова, – они-то и превратили меня в неудовлетворенное жизнью, несчастное существо». А затем в его руки попал и другой «аист» – «Халиф Хасид» Вильгельма Гауффа, в котором рассказывалось о человеке, превратившемся в «аиста», но мечтавшем вновь стать «человеком», но позабывшем заветное и спасительное слово «мутабор». А затем – и «Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции» Сельмы Лагерлёф. Когда он вдруг почувствовал себя и этим «Нильсом», «понимавшим языки каждой твари», но оттого и «несчастным», как этот Нильс, потому что вместе с Нильсом вдруг с потрясающей ясностью осознал: «мне это даром не пройдет». «Могу ли я радоваться? Ведь со мной случилась самая страшная беда». «И ему никогда не стать человеком». «Никогда не найти ему ту девушку, которая захочет стать его женой». И он так хотел узнать то «заветное и спасительное словечко», которое шепнул Нильсу на ухо мудрый ворон «Батаки»: «Ну, вот и всё, после этих слов ты снова станешь человеком»…
И он – узнал!..
Кобецкий уже не мог оставаться на месте. Он бросился ходить. На кухню и – обратно в коридор. И из коридора – обратно на кухню.