– Ты что ему сделал?
– …Ты не поверишь, я сказал только: «и-би-кус»…
– А что ты ещё можешь сказать! – Ольга подхватила на руки сына, который отреагировал на повторное «ибикус» плачем.
– Ты же знаешь, что он плакса, – попытался оправдаться Кобецкий.
Нитевидные брови Ольги взлетели вверх.
– Он – ре-бё-нок!.. А папаша его пыльным мешком трахнутый!
Она ушла с Димкой на кухню, а Кобецкий подвёл итоги эксперимента. Совершенно ясно, что вызывало у того слезы это самое «сук» («кус»). Что-то было связано у него с ним в его бессознательном, а так как жизненного опыта тот пока не имел, то резонно было предположить, что негативная реакция на этот звук связывается у него с опытом предыдущим – опытом прежнего воплощения или опытом загробной жизни – опытом пакебытия!
Есть речи – значенье
Темно иль ничтожно,
Но им без волненья
Внимать невозможно…
Нет, за свою голову в этот момент Кобецкий был горд. Он был горд за свой индуктивный метод! Мысль перескакивала у него с пятого на десятое, преодолевала пространство и время. Откуда вообще взялись слова? Не навязаны ли они извне? Не пришли ли вместе с человеком, с его глубинной памятью души из мира иного? То, что процесс словообразования объективен, можно судить хотя бы потому, что все попытки произвольно изменить его всегда терпели неудачу. Вероятно, субъективными были такого рода попытки у Лескова, Маяковского, Велимира Хлебникова или адмирала Шишкова. Кобецкий вспоминал опыты Шурочки и Ромашова из купринского «Поединка» – то, что он и сам проделывал со словом «стул». Стоило «забыть» его истинное значение (повторив мысленно несколько раз), и в его сознании неизменно возникал образ чего-то длинного, горбатого и унылого. «Сук-куба (женский демон), сук-а, кус-ать, подавиться кус-ком, не пройти ис-кус, по-кус-иться»… – ломал он голову. – В подавляющем большинстве случаев буквосочетание это сук (кус) – несёт негативный оттенок. Чем-то грозным веет от этого сук (кус)… «Что же всё-таки выражает это сук (кус)? Фридрих Ницше в «Заратустре» полагал, что «смешение языков в добре и зле», «символы – вот имена добра и зла: они ничего не выражают, они – только знаки. Безумец, кто хочет познать их!» Что ж, Кобецкий был согласен на риск и даже на безумие он был согласен, но просил он у Бога лишь одного – не карать его прежде, чем он раскроет тайну. Следуя только что возникшей своей теории по открытию истины, он рисковал – он, как мог, заострял проблему, пристальнее вглядывался в слово, отыскивая глубинный смысл строительного его камня – буквы.