Он просил потому, что с некоторых пор не понимал Бога. И не только в отношении себя, но и в масштабах человечества. Не понимал – как Вольтер.
…Но как постичь Творца, чья воля всеблагая,
Отцовскую любовь на смертных изливая,
Сама же их казнит, бичам утратив счёт?
Он просил помощи и просил прощения. За свои сомнения. За безумные мысли, не оставлявшие его даже в этот, судьбоносный момент.
«А что если религия – миф, выдумка, бесплодная человеческая мечта?». И ему в который раз припомнился Мережковский:
«В сердце Распятого, в сердце Креста, скрещиваются две линии: горизонтальная, земная, и вертикальная, небесная. Вот Крестного Знамения Божественная геометрия…».
Однако теперь (здесь, в церкви) у Кобецкого даже сердце закололо от этой мысли и от открывающейся гибельной пустоты – бесконечной, как геометрическая прямая. Он в который раз мысленно обращал слово Христ в слово Крест. Неужели в этом и весь секрет? – пронзало его с новой силой. – И Христос – не Бог, а одна «геометрия», производное от слова крест? Проделка программ подсознания, дополненная и оформленная сознанием в красивую легенду и бесплодную мечту о некоем распятом и воскресшем затем Боге?
И он, сознавая себя страшным грешником, отгонял эти мысли прочь. «Сколько раз прощать брату моему, согрешившему против меня? До семи ли раз? – Не говорю тебе до семи, но до седмижды семидесяти семи раз».
И он опять возвращался к мысли, что Крест или крестная смерть Христа могли быть роком Его имени. Воплощением Божественной воли, отмеченной простым словом. И опять «молился». Каялся. За своё малодушие и не твёрдость в вере. За минутную слабость. Словами – Рильке:
…Я жду, чтоб Высшее Начало
Меня все чаще побеждало,
Чтобы расти Ему вослед…