– Ничего конкретного. Просто интересуюсь твоим мнением о природе раскаяния. Думаешь ли ты, что есть грехи непростительные?
– Думаю, есть грехи, которые нельзя исправить. Убитого не воскресить, сказанное слово не вернуть. Но простить… – он посмотрел в огонь, где плясали тени человеческих судеб. – Простить можно всё. Вопрос в том, кто прощает и зачем.
– А если прощает тот, кого невозможно обмануть и кто знает все мотивы?
– Тогда прощение становится актом творения. Оно не отменяет прошлое, но создаёт возможность будущего.
Пламя костра вдруг взметнулось вверх, образовав столп света, который терялся в звёздах. В этом свете на мгновение стали видны лица – лица всех тех, кто когда-либо раскаивался, прощал или был прощён.
– Знаешь, что меня больше всего удивляет в людях, когда речь заходит о добре и зле? – сказал Творец.
– Что?
– Они могут простить другому то, чего никогда не простят себе. И наоборот – могут оправдать собственные поступки, которые никогда не простили бы чужим.
– Двойные стандарты?
– Или двойная природа. Они одновременно судьи и подсудимые, обвинители и защитники. В каждом из них живёт и тиран, и бунтовщик против тирании.
Люцифер усмехнулся:
– Ты описываешь меня.
– Я описываю каждого, кто способен на выбор. Разница лишь в том, какую сторону своей натуры человек выбирает кормить.
– А если он кормит обе?
– Тогда он остаётся человеком – существом противоречивым, непредсказуемым и именно поэтому способным на чудеса.
В лесу что-то зашуршало – возможно, животное, возможно, просто листья. Но в этом звуке слышался намёк на присутствие чего-то третьего, кого-то, кто мог бы быть свидетелем их беседы.
– Иногда я думаю, – сказал Люцифер, – что добро и зло – это не противоположности, а разные грани одного кристалла. В зависимости от угла зрения одна и та же грань может выглядеть и тёмной, и светлой.
– Продолжай.