Гипотетическая роль Манассе бен Исраэля.
В момент, когда община Амстердама отлучала Спинозу, Манассе бен Исраэль отсутствовал, находясь с миссией в Англии. Возможно, сомнительно, чтобы его присутствие гарантировало более рациональный курс действий.
Идеологические и прагматические пределы влияния.
Верующий в буквальную боговдохновенность Талмуда едва ли мог привести доводы в пользу снисхождения, разве что по соображениям светской политики; и в данном случае вовсе не очевидно, что политика на сей раз не была на стороне фанатиков.
Теолого-политический тупик: анализ невозможного компромисса.
Современный анализ, опирающийся на глубокое изучение протоколов общинного совета (маамада) и раввинской корреспонденции того периода (исследования Ашер Салата, Пьетро Сколоцца), позволяет утверждать, что гипотетическое вмешательство Манассе бен Исраэля вряд ли бы изменило исход. Хотя Манассе и был известен своими широкими связями, его собственное мировоззрение оставалось в рамках традиционной эсхатологии. Его знаменитая терпимость распространялась на христиан-милленаристов, но не на радикальный философский скепсис, подрывавший сами основы Откровения. Вероучение, изложенное им в трудах вроде «Conciliador», было попыткой гармонизировать Писание и разум, но не заменой первого вторым, как у Спинозы. Таким образом, в вопросах догмы он, вероятно, оказался бы в одном лагере с Мортейрой.
Прагматический расчет: почему «фанатизм» был «политикой».
Утверждение о том, что «политика была на стороне фанатиков», является ключевым для понимания ситуации. Новейшие исследования голландской политики середины XVII века, в частности работы Эндрю Фиксе, показывают, что община находилась под пристальным наблюдением. В 1650-е годы, на фоне напряженности между республиканцами и оранжистами, любое проявление внутренней «ереси» или морального разложения внутри еврейской общины могло быть использовано ее кальвинистскими противниками как предлог для нападок и ограничения ее привилегий. Отлучение Спинозы было не просто актом религиозного очищения, но и мощным перформативным жестом, направленным вовне. Этим актом маамад демонстрировал городским властям свою способность поддерживать строгий внутренний порядок, ортодоксальность и лояльность, тем самым защищая хрупкий правовой статус всей общины. В этом смысле «фанатизм» был глубоко прагматичной и, с точки зрения корпоративного выживания, рациональной политикой. Жертвоприношение одним ради спасения многих было суровой необходимостью в мире, где терпимость была условной, а не абсолютной. Присутствие Манассе, с его упором на диалог с внешним миром, могло бы лишь осложнить этот четкий сигнал внутренней дисциплины, который требовалось послать.