Первые упоминания о Спинозе в русской интеллектуальной среде относятся к XVIII веку и носят преимущественно компилятивный и зачастую негативный характер, почерпнутый из европейских источников, осуждавших его как атеиста. Систематическое изучение творчества философа сдерживалось как православной цензурой, усматривавшей в его работах краеугольные камни «безбожия», так и отсутствием прямых переводов его основных трудов на русский язык. Значительная часть образованного общества знакомилась с идеями Спинозы опосредованно – через полемические сочинения немецких философов, французских просветителей или популярные изложения. Как отмечает исследователь Андрей Паткуль в работе «Спиноза в России: начало рецепции», даже в академических кругах долгое время господствовало восприятие спинозизма как догматической и опасной системы, требующей не столько изучения, сколько опровержения.
Дискуссия западников и славянофилов: философские основания.
Наиболее интенсивная и содержательная рецепция наследия Спинозы развернулась в середине XIX века в рамках полемики между западниками и славянофилами. Для таких мыслителей-западников, как Александр Герцен и Виссарион Белинский, фигура Спинозы символизировала торжество разума, научного детерминизма и освобождение от религиозных догм. Белинский, испытавший значительное влияние спинозизма в период своего «примирения с действительностью», видел в учении о единой субстанции философское обоснование единства мира и исторической закономерности. В лагере славянофилов, в частности у Алексея Хомякова, философия Спинозы подвергалась резкой критике за её внеличностный, необходимо-детерминистический характер, который противопоставлялся хомяковской концепции «соборности» и персонализму христианской традиции. Эта дискуссия, как показано в монографии Елены Тахо-Годи «Спиноза в русской философской культуре», впервые перевела восприятие голландского мыслителя из плоскости чисто theological осуждения в плоскость серьезного философского диалога.
Академическая философия и первые переводы.