Когда соделается он таковым, тогда вселяется в него Бог, и бывает для него все, чего ни желает он, и даже паче того, что желает. Ибо Бог есть всякое благо, и в какую душу вселяется, ту исполняет всяким благом, сколько возможно вместить человеческому естеству, – таким благом, коего око не видало, о коем ухо не слыхало и которое на сердце человеку не восходило, – человеку тому, который не сделался таким, какого изобразили мы выше. Когда Бог вселится в такого человека, то научает его всему – и относительно настоящего, и относительно будущего, не словом, а делом и опытом, практически. Он снимает покрывало с очей души его и показывает ему, чего хочет Сам, и что полезно для него, о прочем же внушает ему не исследовать, не совопросничать и не любопытствовать. И того, что показывает ему Бог, не может он видеть без глубокого благоговения и страха, но, приникая и воззревая в глубину богатства премудрости и разума Божия, трепещет и ужасается, помышляя о себе, кто есть и какие тайны сподобился видеть. Видя безмерное человеколюбие Божие, приходит он в исступление, сознавая и чувствуя, сколь недостоин смотреть на такие предивные таинства; почему не дерзает пытливо рассматривать их или исследовать, что они суть, но лишь взывает с великим страхом и трепетом, говоря: кто есмь аз, Господи, и что – дом Отца моего, что Ты доверил мне и благоволил показать такие таинства мне, недостойному, и соделал паче чаяния, чтоб я не только видел такие великие блага Твои, но и предивно стал причастником их?
Такой человек, как ставший выше всякой твари, не имеет уже желания возвратиться вспять и рассматривать твари. Стяжав и в себе имея Владыку Ангелов, не любит уже он исследовать сущности и естество Ангелов, служителей Божиих, зная притом, что Богу неугодно, чтоб он любопытствовал о том, что превышает силы человека, ибо если нам повелено не пытать разумом догматов Писания, то тем паче совсем не подобает нам любопытствовать о том, что выше написанного.