И опять сказал он мне, говоря: «Поистине, от этой сладости нестерпимо страдал я, утешительно и столь сильно, что уже не думал снова быть в естественном моем положении и впредь остаться в обычном состоянии, но помышлял, что будет со мной какое-то изменение, то есть или сердце расторгается, или иссохнет, или конец жизни последует. До того могущественно это действие обуревало, что всего меня, лежащего, многократно подымало от того волнения, кипящего Божественной любовью в сердце с непостижимо безмерною сладостью, и едва на землю не свергало с ложа моего, сколь же страдало сердце, и того, что происходило внутри него, совсем изъяснить невозможно, ибо то билось оно и сжималось, то распростиралось, терзалось, колебалось, металось и ударялось во все стороны. И, так долго происходив, вдруг отошло все.
И после этого встал я, не чувствуя никакой боли, но только малое некое расслабление, и сел, и едва пошла обычная молитва, но и та переменилась в иную, некую смиренную и тихую, с некоей иной великой радостью и сладостью, влекущей в любовь Божию, и благоухание было многое, и это также было продолжительно и вдруг прекратилось все, и не стало молитвы вовсе, и тогда встал я и пошел к тебе». Все же это происходило не менее трех часов.
73. Прошло много времени, но не возвещал мне старец мой о новых действиях, потому я начал помышлять в себе: «Неужели умалилась в старце молитва, что не рассказывает мне?» И в один из дней после моего к нему прихода сам старец пришел меня звать на всенощное бдение к себе и, сидя, беседовал со мной о необходимых житейских потребностях. По беседе же умолкли мы на малое время, и вдруг услышал я действующую в нем молитву, каковая так начала в нем действовать, что даже привела меня в удивление, и, недоумевая, начал я сомневаться: не напала ли на него болезнь, именуемая «родимец», которой никогда он не был одержим, ибо весь не только трепещущим стал, но всем телом колебался и метался, не в силах владеть ни руками, ни ногами. А голова, словно кем-то сильным во все стороны мотаемая и шатаемая, как бы прищепленная, колебалась, и всем телом подымался, и метался, и вовсе, можно сказать, не сидел, но будто кто его со всем сидением во все стороны мотал, так что он едва не падал на пол.