посмотрел на меня с детской доверчивостью.
—Я вечно буду любить вас, гурудева!
—Обычная любовь эгоистична; она коренится в темных областях желаний и
удовлетворений. Божественная любовь безусловна, безгранична,
неизменна. Все примеси навсегда исчезают из человеческого сердца,
когда его коснется преображающая сила чистой любви.—Он смиренно
добавил:—Если когда-нибудь ты увидишь, что я вышел из состояния
Богоосознания, обещай мне, пожалуйста, положить мою голову к себе на
колени, и помочь мне вновь обрести Вселенского Возлюбленного, Которому
мы оба поклоняемся.
Затем он встал и в сгустившейся темноте повел меня во внутренюю
комнату. Мы ели манго и сладкий миндаль; в разговоре он
сделал несколько ненавязчивых замечаний, свидетельствующих о том, что
он обладал знанием даже скрытых сторон моей природы. Меня охватил
благоговейный страх перед его огромной мудностью, столь необычно
смешанной с врожденным смирением.
—Не горюй о своем амулете. Он сослужил свою службу.
Подобно божественному зеркалу мой гуру, очевидно, улавливал отражение
всей моей жизни.
—Живая реальность вашего присутствия, учитель,—это—радость превыше
всяких символов.
—Сейчас пришло время перемен, особенно если принять во внимание то,
как несчастливо складывается твоя жизнь в ашраме.
Я ничего не говорил о своей жизни; все замечания ныне казались
излишними. По его естественной и спокойной манере выражения я понял,
что он не желал слышать никаких удивленных восклицаний по поводу его
ясновидения.
—Хорошо бы тебе вернуться в Калькутту. Почему в твоей любви к
человечеству родные должны стать исключением? Это предложение повергло
меня в уныние. Моя семья предсказывала, что я вернусть, хотя на многие
просбы о возвращении, посланные по почте, я не дал ответа. 'Пусть
молодая птичка порезвится в небесах метафизики,—заметил Аманта.—Ее
крылья устанут в тягостной атмосфере, и мы еще увидим, как она
прилетит домой и мирно усядется в семейное гнездо'. Это
обескураживающее сравнение было еще свежо в моей голове, я был полон
решимости не 'пикировать' в Калькутту.
—Господин, я не вернусь домой. Но за вами я последую повсюду. Скажите
мне, пожалуйста, ваше имя и адрес.
—Свами Шри Юктешвар Гири. Мой главный ашрам находится в Серампуре на
Рай-Гхат лейн. Здесь я нахожусь в гостях у матери, и задержусь на
несколько дней.
Я восхитился замысловатой игре Бога со своими преданными. Серампур
расположен всего в двенадцати милях от Калькутты, но в тех местах гугу
никогда не попадался мне на глаза, и вот нам обоим пришлось для
встречи поехать в древний город Каши/Бенарес/, освященный памятью
шанкара /5/ и многих других йогинов, исполненных духом Христа.
—Ты вернешься ко мне через четыре недели.—Впервые голос Шри
Юшртешвара зазвучал сурово.—теперь, когда я рассказал тебе о своей
вечной привязанности и показал тебе мое счастье при встрече, ты
свободен отвергнуть мою просьбу. Но при следующей встрече ты должен
будешь вновь пробудить во мне интерес к тебе. Я уже не приму тебя так
легко в качестве ученика: тебе придется целиком подчиниться моему
строгому воспитанию.
Я упрямо молчал. Учитель быстро проник в глубину моих затруднений:
—Ты думаешь, что родные будут смеяться над тобой?
—Я не вернусь туда!
—Вернешься в течение тридцати дней.
—Никогда.
Противоречивое напряжение все возрастало, и я, почтительно склонившись
к его ногам, вышел из дома. Шагая в полуночной тьме к ашраму, я
удивлялся, почему чудесная встреча закончилась таким диссонансом.
Таковы весы майи, на которых любая радость уравновешивается горем! Мое
юное сердце еще не было достаточно мягким для преображающих пальцев
гуру.
На следующее утро я заметил возросшую враждебность в отношении ко мне
обитателей ашрама. Они отравляли дни моей жизни неизменной грубостью.
Прошло три недели; затем Дайананда уехал из ашрама на конференцию в
Бомбей, и на мою беззащитную голову обрушились все беды.
'Мукунда—паразит; он пользуется гостеприимством аршама, ничего не
предоставляя взамен'. Случайно подслушанная фраза заставила меня
впервые пожалеть о том, что я подчинился требованию Дайананды и
отослал отцу назад деньги. С тяжелым сердцем я отыскал своего
единственного друга Джитендру:
—Я ухожу из ашрама. Пожалуйста, передай мои почтительные извинения
Дайананджи, когда он вернется.
—Я тоже уйду,—Джитендра говорил с решимостьтю.—Все мои попытки
медитировать здесь встречают такое же неодобрение, как и твои.
—Я встретил одного святого,