приблизившись к Наташе, присела рядом с
ней, и снова она гладила девушку по голове.
— Вот, попей, доченька, попей водички, легче будет, —
уговаривала она. Наташа отхлебнула глоток воды из предложенной
кружки, и снова слезы обиды навернулись на ее глаза.
— Вот, посмотри, доченька, — обратилась женщина к
девушке, доставая из кармана широкого халата небольшую
фотографию, и она протянула ее девушке. Наташины рыдания
остановились, но она еще всхлипывала. Наташа пристально
смотрела на свою фотографию, на карточке в алюминиевой оправе
была она!
— Но это же я и есть, мамочка, — недоумевала девушка.
— Бедная доченька, как ведь какое-то горе тебя скрутило,
— ответила женщина. И тут Наташа словно опомнилась.
— Принесите мне зеркало, — попросила она, — у вас есть
зеркало?
— Да, конечно же, я сейчас, доченька, — спохватилась
женщина и торопливо ушла в дом и так же торопливо вернулась с
зеркалом в руке. — Вот, пожалуйста, доченька, держи зеркало, а
вот и платочек возьми, приведи себя в порядок, милая.
Наташа приняла зеркало из рук женщины и во мгновение
взглянула в него.
— Господи! — воскликнула она и больше ничего не смогла
проговорить.
Теперь Наташа шагала через площадь Лесного поселка, даже,
скорее, беззаботно брела, все ее чувства остановились там, у
зеркала.
Бессердечно шла Наташа, узнаваемый мир не узнавал ее.
Яркое сочное солнце отвесно жмурилось, оно высвечивало
Наташу, высвечивало площадь, словно циферблат огромных часов,
на которых означались две стрелки: Наташа и ее тень.
Никто теперь не мог узнать Наташу, потому, что от ее
прежнего обличия только и осталось всего очертания фигуры и
длинные вьющиеся волосы.
Там, в зеркале, она увидела совсем другое лицо, не ее
лицо, точно позаимствованное у кого-то, оно было уродливым, с
синяками под глазами, с мясистыми носом, губами, с широкими
скулами, обтянутыми пористой кожей, приземистый лоб, а эти
узкие некрасивые глаза, обвисший подбородок, словно это было не
лицо, а маска! Мои волосы и голос, когда я взглянула поверх
калитки, обрадовали мамочку, — уже почему-то безболезненно,
бесчувственно думала Наташа, — но это ужасное лицо отвергло
нашу встречу.
Наташа поднялась по ступенькам кинотеатра, остановилась
возле колонн.
— Здравствуйте, — медленно проговорила она в сторону
уборщицы Лидии Ивановны, которая, нагнувшись у ведра с грязной
водой, отжимала тряпку.
— Здравствуйте, девушка, — приподняв голову, отозвалась
та и как-то вдумчиво посмотрела вслед поздоровавшемуся с ней
человеку, будто что-то припоминая.
А Наташа не замедлила скрыться в прохладе кинотеатра,
потому что новые слезы залили ее лицо.
Но тут, в малом фойе, Наташино сердце дрогнуло воистину и
прежние чувства вернулись к ней: из директорского кабинета
вышел с весьма озабоченным лицом, словно о чем-то думающий
глубоко… вышел внезапно, и от неожиданности Наташа сразу же
отвернулась… Сережа.
— Сереженька, — прошептали Наташины губы.
— Наташа?! — возник позади отвернувшейся девушки голос
Истины. Незамедлительно Наташа обернулась, даже не успев
подумать о том, что у нее нет своего лица.
— Извините, я обознался, — опечаленно проговорил Сережа.
— Сергей Александрович, — обратилась к директору
мужиковатая контролерша, только что вышедшая из большого фойе,
она приблизилась к Истине.
— Да, я слушаю вас, Клавдия Титовна.
— Вот, я говорю, какие суки, — произнося слово суки,
она искоса взглянула в сторону Наташи, — такие же вот и
магнитофон сперли, а вам отвечать, Сергей Александрович.
Директор ничего не ответил, он закрыл кабинет на ключ, еще раз
внимательно окинул взглядом некрасивую девушку и направился
было на выход из кинотеатра, как мужиковатая контролерша
незамедлительно окликнула его:
— Сергей Александрович!
— Что такое? — приостановившись у входной двери и слегка
обернувшись на зов, с нескрываемой неприязнью отозвался
директор.
— Дверь-то в большое фойе… шпингалет отломали, гады,
как сопля теперь телепается.
— Попросите Кириллыча, он прикрутит, — отрезал директор
и вышел из кинотеатра.
— Девушка, вы в кино? — требовательно вопросила
контролерша Наташу, и это прозвучало так, словно