первого союзника, там, на физическом плане, союзника,
понимающего меня как мало кто другой, зарождало во мне теперь
хотя и настороженную, но радость…
Я так сосредоточенно расположился в кругу астрального
общения с ведьмой, что и не приметил, как в библиотеке, там, в
основном помещении, возник сердечно знакомый для меня голос.
— Здесь есть кто-нибудь? — негромко и ласково прозвучал
он.
— Книги можно сдать?! — тут же послышался еще один,
жестковатый, но добродушный и тоже ведомый мне голос!
Екатеринино сознание сразу же, словно разноцветный детский
калейдоскоп, запереливалось всевозможными образами, оно
несколько мгновений будто переплавляло одно в другое знакомые
ему человеческие лица, но не определило земного обличия
голосов!
Тогда Екатерина Васильевна озабоченно поторопилась встать
из-за стола и вышла из книгохранилища, так сказать, живьем, на
прямой контакт с посетителями, дабы запечатлеть их физиономии.
Я тоже по взмыленной астральной тропке последовал за нею.
Да, конечно же, я и не сомневался в своем определении
голосов, я точно знал, кто пришел, но все равно: сверкнула,
затрепетала неожиданность прихода…
Перед взглядом Екатерины оказались — Вика и Юра!
Что же их привело сюда? — втиснулось в меня удивление,
и лезвие грусти о прошедшем и недосягаемом сейчас, лезвие, уже
довольно притупленное о камни негодования, царапнуло болью
астральные образы близких мне людей. Жизнь — не безжалостна,
коль рушит! И ты ей боли все прости… Пусть выкорчевывает
души, чтобы полянам — расцвести! — подумалось мне. Но каково
же было мое удивление, когда я обнаружил еще одно открытие,
астральное открытие для себя!
Высмотрело солнце среди туч проталину, осветив оконце,
грустью опечаленное… — вот это да!
Оказывается, подсознание, подсознание человека,
настроенного на твою волю, способно реагировать!
Да что там реагировать — по существу общаться, образно
общаться со мною!
Высмотрело солнце среди туч проталину, осветив оконце,
грустью опечаленное, — так подумал Юра в ответ на мое
четверостишье, подумал, даже не зная об этом, ибо сработали не
закрепощенные просторы его подсознания… и я уловил в них
встречное течение…
И я тут же продолжил образно поэтическое мышление в
сторону друга, его подсознания:
И поцелуй, и губы сладки,
Чего-то жаждет тишина…
И вдруг, все то, что было гадко, —
Ушло…
И жизнь моя нежна.
Отныне в солнечной капели
Я буду в пряных ласках жить.
Я верю: солнышко отбелит
Печаль прошедшую души…
Иссохло русло огорчений,
Его пустую кожуру,
Как черви трещины прощений
Под солнцем шелушат и жрут!
Приходят радостные вести,
Их веселится толчея.
Отныне сокровенный крестик
Среди людей не прячу я…
Образно промыслив эти строки, я постарался как бы
вчувствоваться в обратную реакцию Юры, и вот что я уловил в
ответ:
Посреди моей печали,
Вдруг опомнился Восторг!
Будто снова я вначале —
Вседержителен как Бог!
Солнце к горлу подкатило,
Распирает светом грудь…
Сочинилась даль мотива,
Даль, — со мною вечно будь!
Поизмучил ветер тучи, —
Все растрепаны они:
Отгоняя сон липучий,
По ночам я чистил дни…
Пусть вчера имел я — прочерк.
Впереди рвались — Они…
Но сонливы стали ночи,
И бессонны стали дни!
Увлекшись своим астральным открытием, я совсем позабыл,
что Юра и Вика, в осознанных лучах своих сознаний, сейчас вели
замысловатую беседу с Екатериной Васильевной.
— Да… — протянула Екатерина Васильевна. — Что теперь
говорить! Печально, естественно, что печально, но будем, как
говорится, надеяться на лучшее…
Ведьма сидела в кресле за рабочим столом Зои Карловны, а
Юра и Вика стояли возле этого стола с противоположной стороны и
в разговоре пристально изучали свою библиотечную собеседницу,
они переглядывались друг с другом, передавая свои впечатления
от беседы.
— Там больше за Сережей никакие книги не числятся? —
участливо спросила Вика Екатерину. —