Наташа. — Это правда?
— Да.
— Серьезная фамилия, ты не находишь, Сережа?
— Наверное, так, а твоя фамилия очень ласковая, —
Сказкина.
— Истина рождается тяжеловесно, вырывается из тьмы,
освобождает свои крылья из тины невежества, — прошептала
задумчиво Наташа.
— Откуда это? — поинтересовался я.
— Я не помню, — отрешенно ответила Наташа, — пришло в
голову просто сейчас, — она вгляделась в мои глаза. — А я
тебя уже не боюсь. Ты словно родной мне человек…
— У нас есть тайна, общая тайна. Она объединяет нас,
Наташа… Ты помнишь хижины?
— Не надо об этом, Сережа, пожалуйста, мне снова
становится страшно…
Мы замолчали и долго смотрели друг другу в глаза. Наши
чувства и наши мысли будто переплетались.
— Я видела тебя вчера, Сережа, — первой снова зашептала
Наташа.
— На площади поселка у свадебных машин?
— Нет, — и я внутренне насторожился, такой поворот меня
напугал. 'Нет' — это значит, что Наташа видела меня в другом
месте, но где и как, ведь вечером вчера она находилась уже
здесь, в больнице!..
— И где же ты меня видела?
— В твоем дворе…
— А-а, возле хижин, — обрадовался я, но по глазам Наташи
я понял, что обрадовался напрасно. Возле хижин мы виделись в
том, замысловатом сне, тогда где же она могла меня видеть? Я
насторожился еще больше. Дыхание, затаившись, пружинило у меня
в груди.
— Я видела тебя вчера вечером в твоем дворе на футбольном
поле, — я вслушивался в каждое ее слово. — Ты возвращался
откуда-то домой очень печальный и несколько минут постоял на
футбольном поле. Я подошла и поцеловала тебя, а ты отшатнулся
от меня и так поспешно ушел…
От этого признания Наташи, в свою очередь, мне стало
жутковато… Уж не призрак ли, действительно, Наташа? И я снова
погладил ее волосы и прикоснулся к ее щеке ладонью.
— А потом появился какой-то туман, — сказала Наташа. —
Я увидела людей в белых халатах, один из них хлопал меня по
щекам, я поняла, что приоткрыла глаза. Меня тошнило и очень
кружилась голова…
— Можно, я буду тебя навещать? — прошептал я.
— Да, конечно… — утомленным голосом ответила Наташа.
— А сейчас уходи, пожалуйста, я постараюсь уснуть. — Она
закрыла глаза.
Через три месяца
— Ну, как? — спросила Аня, когда мы вышли из Дворца
культуры.
— Неплохо, — ответил я. — Думаю, что парткому
понравится.
— Господи, как же я устала от этих репетиций! Хочется
отдохнуть…
— Пойдем что-нибудь выпьем в летнем кафе, — предложил я.
Аня посмотрела на часы:
— У меня в запасе только один час.
— Только час? — переспросил я.
— Да, а потом надо зайти в детский сад, за Аленкой.
— Аленка, это кто?
— Это моя дочь.
— Ясно…
— Ну что, идем в кафе? — переспросила Аня.
— Да, — решительно ответил я.
Мы взяли по чашечке кофе, по стакану густого лимонного
сока и присели за столик в самом углу решетчатой беседки. В
кафе почти никого не было, звучала негромкая музыка.
— Нет, в самом деле, тебе понравилось или ты просто не
желаешь разочаровывать меня? — спросила Аня.
— Конечно понравилось. К чему беспокоиться… Я не привык
обманывать себя, строить взаимоотношения на похвальном
похлопывании по плечу… Впрочем, одно место я, вероятнее всего
бы, скорректировал, — и я улыбнулся…
— Какое? — спохватилась Аня.
— '…за правду, за труд!…' Ты помнишь эту фразу, она
звучит в конце второй части?
— Да, — ответила Аня, недоумевая. — Но что же здесь
плохого?
— В самой фразе плохого ничего нет. Только вот в слове
'труд', буква 'дэ' звучит как буква 'тэ', и на слух 'труд'
слышится как глагол 'трут'. А там еще и 'за'!.. Вот и
получается — 'затрут'. И вся фраза воспринимается не иначе,
как '… за правду — затрут!..' — Аня улыбалась, придерживая
ускользающие из-под ее тонких пальцев губы. Я вначале тоже
сдерживал порывы своей улыбки усилием воли, старался быть
серьезным. Но мы все-таки весело расхохотались, не обращая
внимания на окружающих! А впрочем, никому не было дела до
нас…
— В самом деле, а что же делать? — успокаиваясь,
спросила Аня.
— Думаю, — ответил я, — надо скорректировать фразу так:
'… за правду