– Ну что, архитектор? Выбор за тобой. Вернуться к своим безупречным чертежам и заклеить трещину в сознании формулой. Или остаться здесь, в моем скрипучем, несовершенном мире, и попытаться понять, что такое дом на самом деле.
Юлиан посмотрел на трещину. На свет-не-свет, сочившийся из нее. Он вспомнил холодную ясность Башни, где все было предсказано и предопределено. Вспомнил лица товарищей, погруженных в свои кульманы, не видящих ничего за линиями на ватмане. А потом он посмотрел на свои руки. Руки, которые могли с закрытыми глазами начертить идеальную проекцию, но которые сейчас дрожали, сжимая теплую глиняную кружку.
Шум снаружи нарастал.
– Юлиан! Это приказ Мастера Канта! – крикнул Иоганн.
Юлиан сделал шаг. Не к двери. А обратно, в гостиную, к креслу у камина. Он опустился в него, и древнее дерево скрипнуло, приняв его вес. Он поставил кружку на стол, заваленный бумагами, перьями, странными камнями.
– Я остаюсь, – сказал он тихо, но так, что слова прозвучали громче любого крика.
Хайдеггер медленно кивнул. Ни тени торжества в его глазах не было. Только тяжелое понимание.
– Тогда приготовься. С сегодняшнего дня для тебя нет покоя. Ты выбрал не уют, а правду. А правда, как правило, неудобна и очень, очень одинока.
Он подошел к двери, распахнул ее.
– Он никуда не идет, господа! – крикнул он в сумеречный воздух. – Он занят. Он учится жить. А это, на минуточку, поважнее ваших чертежей. Можете передать это Канту. И добавьте, что его Башня давно просит ремонта. В подвале завелась сырость Отчаяния, а на чердаке сквозит ветер из Вечности.
Послышались возмущенные крики. Но никто не посмел переступить калитку. Дом Бытия стоял перед ними не как строение, а как вызов. Как живой упрек их безупречной, мертвой геометрии.
Иоганн, побледнев еще больше, метнул в окно, за которым сидел Юлиан, взгляд, полный ненависти и чего-то еще… страха.
– Ты сделал свой выбор, отступник. Не сомневаюсь, мы скоро увидим плоды твоего падения.
Они развернулись и ушли, их серые плащи растворились в сумерках, как призраки.