5. Настоящее
Не могу вспомнить, когда и как я очутился в пути. Выжженная до стеклянного блеска, растрескавшаяся полоса грунта тянется, не прекращаясь, до самого горизонта. Вскоре у меня появляются спутники. Сначала отдельные пешеходы, затем пары и группы, наконец я движусь посреди разношерстной толпы. Все идут в одном направлении и занимают друг друга разговорами, чтобы скоротать время в дороге.
Путь дается труднее. Сказывается усталость. Тяготит спину заплечная ноша: в ней заметно прибавилось груза. То же у остальных. Их рюкзаки и котомки раздуты тяжелым скарбом, и каждый тащит его как умеет. Иные еле бредут, другие уверенно продвигаются вдаль мерным шагом, кое-кто отстает и падает.
Некоторые путники кажутся мне давно знакомыми. Я завожу с ними беседу в надежде выяснить, где закончится эта дорога и что нас ждет по прибытии в пункт назначения. Соседи подбадривают или осаживают: не задумывайся. Наше дело: шагать. Там найдутся ответы на все вопросы и разгадка нашего путешествия.
Наконец, мне осточертевает безостановочная ходьба по нахоженной колее. Я резко сворачиваю в сторону и иду напролом за обочиной. Рискуя навернуться и сломать себе шею, продираюсь сквозь колючий кустарник и оступаюсь на каждом ухабе. Уже пожалев о решении покинуть дорогу, я намерен возвратиться назад. Вдруг вижу на обочине человека, который никуда не идет. Скрестив ноги, он сидит на самом краю дороги и пристально смотрит на бредущих по ней путников.
Приблизившись, я вопрошаю: Почему ты не идешь дальше?
Мне больше нет нужды идти, – отвечает Сидящий. – Я пришел.
Я подхожу вплотную. Прежде чем проснуться, вижу, как пропадает путь, исчезают путники, и как меня всего заполняет Сидящий – я сам.
***
Клавишей DEL я сминаю лист за листом и отправляю в скомканном виде в электронную корзину на рабочем столе. Снова и снова я пыжусь начать «Открытое письмо тебе и всему человечеству», но с каждой новой попыткой послание выглядит все безумнее. Я пишу: Существует Система. Система – это суррогат жизни, коим тебя потчуют от рождения и до смерти. Все, чем тебя отгораживают от возможности оказаться самим собой. Система – особая форма общественно-политического устройства, которая стремится к поглощению нашей планеты пастью Инферно. Имя этой Системы – ЛЕВИАФАН.
Клавиша DEL, я комкаю очередной лист электронной бумаги. Этот бред никто не станет читать. Из него вообще нихуя не понятно. Какая система? Какой, блядь, левиафан? А ведь я еще даже не намекнул о том, что Я ЕСТЬ пробудился, и теперь собираюсь растолкать всех тех, кто не спит слишком крепко.
Уставившееся мне в глаза сонное лицо ноутбука серо от пыли и долгих переработок в ходе прежней «нормальной» жизни. Я загипнотизирован пустой страничкой электронной бумаги. Незапятнанный лист вопрошает меня об одном: зачем нужно его загрязнять, заполнять многомиллионной кучей черных символов-букв? Зачем нарушать его пустотное совершенство несовершенной полнотой слов, образов и представлений? Концепция, которая кем-то передается, перестает быть исходной концепцией. Любое авторское содержание и любые причиненные ему читателем смыслы будут ограничены тесными рамками человеческого ума.
Но я не могу раствориться в благостной пустоте листа. Внутреннее настоятельное побуждение заставляет меня выразить свой опыт самопознания, изобразив его в каких-то словах. И я вновь пишу: «Существует Система». Эта облеченная в символы мысль требует развития, пояснения и многостраничного, если не многотомного, контекста. Для того чтобы дать ей более или менее вразумительное объяснение, мне придется заново создать в своем сознании и перенести на бумагу небо и землю, отделить свет от тьмы, заселить небеса и твердь мириадами живых существ. Умозрительно я наблюдаю, как зарожденная на электронной бумаге вселенная развивается по нескольким альтернативным вариантам. Как я отбираю наиболее приемлемый, как редактирую и отсекаю тупиковые ветви эволюции будущего художественного произведения.
Вот землю покрывает ковер жарких тропических лесов. Их заполонили рептилии: тяжеловесные травоядные концепциозавры, стремительные тирадозавры и острозубые метафорапторы. Парят в небесах на своих перепончатых крыльях сарказмодактели. Созданный мир исполнен всяческого разнообразия, но непригоден для жизни разумной мысли. Он дик и чужд будущему венцу творения, человеку. Мне остается лишь отредактировать свое творение метеоритным огнем и длительным ледниковым периодом, пока чешуйчатые твари не уступят твердь принципиально другому, появившемуся будто бы ниоткуда виду животной жизни. Закончился ледниковый период, разрослось по земле царство млекопитающих, на заболоченных частях суши спустились с деревьев и стали на ноги антропоморфные приматы, наиболее приспособленные к эволюции разума. Их развитие скоротечно и не встречает заметных препятствий. Они селятся общинами, строят первые городища, вырабатывают правила общежития. Но вектор их эволюции ведет к духовному тупику, и я уничтожаю их цивилизацию Великим потопом – одним нажатием клавиши DEL.
Заданный в начале художественного творения логос продолжает обрастать содержательными конструкциями. Текст усложняется постоянно, и усложнять его можно до бесконечности, но увы, произведение не может длиться вечно. В конце концов, оно должно приобрести законченный вид. Завершиться жирной последней точкой в конце последнего предложения последнего абзаца последней главы последней части последнего тома. И оставить по себе чистый лист, вновь исполненный незамутненной и совершенной, необъемлемой и бескрайней, бесстрастной и равнодушной ко всему Пустоты. Она будет незыблема и покойна до тех пор, пока новая мысль, нуждающаяся в самовыражении, не начнет мучительных поисков реализации заложенного в ней потенциала. Таковы принципы бытия и сознания, таковы принципы возникновения, существования и гибели мирозданий. Бытие – это Вечная Книга, бесконечный путь самопознания, с которого невозможно сойти, но можно стать им самим.
– Турки! Кофе остынет! – Турка Солнце сзывает нас на веранду. Турка Антиклар и Турка Упоротый отрываются от игры в шахматы, а я отвлекаюсь от своих записей.
Воздух на веранде пахнет горячим апельсиновым чаем. Посвистывают в траве цикады. Легкий бриз доносит от берега приглушенный накат морских волн.
– Что? Бытие уже описал? – со смехом спрашивает меня Турка Упоротый. Шутка недели у всех троих Турок, адресуемая каждому встречному, звучит нынче так: а что ты можешь рассказать нам про Бытие?
Догнав убежавшую от меня осень, я ухватил за ворот и цепко держу утраченное душевное спокойствие. Я снова почти стал человеком. Врата в Вечность, болтающиеся на сорванных петлях после того, как был с треском выбит дверной замок, мне предстоит поставить на место, приладить к косякам и подогнать наличники так, чтобы створки отворялись и затворялись по моей воле, а не от стихийных порывов огненного ветра, бушующего в Универсуме. Ошалевший от потока информации, непрестанно сваливающейся на меня откуда-то из, я не выпускаю блокнота из рук. Исписанные иероглифами идеи вырастают из Запредельного подобно каменным стелам, чье назначение ведомо одним древним. Любая идея оказывается канатом, который тянет за собой целую сеть пойманных мыслей, судорожно бьющихся в необходимости глотнуть воздуха букв и выплеснуться на бумагу. Попытки соорудить плотину критического анализа оказываются тщетными: ее то и дело напрочь сметает очередным потоком, наводняющим разум подобно стихийному катаклизму. Уход в мир идей периодически восстанавливает связь с макрокосмическим Я, и тогда я хватаю ноутбук и включаю верхний регистр, чтобы выделить шрифтом то, что приходит из информационного банка Вселенной и транслируется через мое человеческое сознание минуя рациональное осмысление.
Несколько дней я прихожу в себя после умопомрачительного бегства от Матрицы и готовлюсь к новому рывку: в горы. Туда, где в тишине и покое смогу окончательно справиться с открывшимися мне перспективами и ответить самому себе на главный насущный вопрос: как теперь БЫТЬ. Друзья горячо рекомендуют Команы, но я упрямо отстаиваю право за местонахождением искомой обители в районе Южного Приюта. Это название действует на меня успокаивающе, и я намеренно тяну время, дожидаясь ответа непосредственно от обстоятельств, способных поведать мне Промысел.
– До Коман легче добраться, – убеждает меня похожий на лесного разбойника молодой абхаз Турка Антиклар.
– Я тебе говорю, братан, в Команы лучше всего! – вторит ему Упоротый. – Монастырь маленький, зимой туда почти не ездят, никто тебя там не потревожит. Будешь спокойно сидеть, писать свою библию.
Турка Упоротый – недавний мой друг. Мы познакомились в мой позапрошлый приезд в Абхазию. Всеобщий любимец, неунывающий и несерьезный почти во всем, жизнелюбивый и жизнерадостный абхазский еврей, он перетягивает на себя внимание в любой компании своей веселостью и бесконечными прибаутками. Он, его жена и шурин по-семейному дразнят друг друга «турками», для разнообразия приклеивая к фамильному прозванию какой-нибудь более определенный и не очень обидный эпитет.
– Ты только на люди это не выноси! – просит меня Антиклар. – Это мы дома друг друга так называем, по-родственному.
Я заверяю Турку Антиклара в двух взаимоисключающих положениях. В том, что постараюсь смолчать, и в том что секреты хранить не умею. Упоротый счастливо скалится, румяня небритые щеки. Его генетически вытаращенные голубые глаза прожигают меня едкой смесью веселья, добродушия и обоснованных сомнений в моем трезвомыслии и душевном здоровье.
– Да ты просто жуткие вещи рассказываешь! – улыбаясь, говорит Упоротый. – Честно говоря, мне бы и знать не хотелось таких подробностей. Охота еще спокойно пожить, без волнений, а у тебя какие-то звездные войны происходят, послушаешь – жить не захочется. Что мне до твоего Бытия? У меня свое бытие: жена, дом, скоро дети появятся. На кой черт мне влезать в твою мистику? Мне знаешь как думается? Там, наверху, до нас вообще никому дела нет. По сравнению с масштабом Вселенной мы как пыль. Пламя горит, а мы как искры в нем вспыхиваем и затухаем. Может, все в целом и не лишено смысла, а по отдельности кто там нас замечать станет?
Когда протрубит первая Дудка, а ненаписанная еще книга разлетится по электронной сети по принципу писем несчастья, точно так же подумают и скажут многие прочие. Некоторых напугает моя писанина, иные расхохочутся в голос, большинство недоуменно покрутят у виска указательным пальцем и скорчат гримасу брезгливости. Но это и хорошо: сваливаем молча, без лишней паники. Мертвые пусть спят до упора в двухкомнатных своих малогабаритных могилах, аминь.
– Ты не обижайся, но религиозное лидерство ты не потянешь, – сделав извиняющуюся мину, говорит Турка Упоротый. – У меня такая тема на институтской олимпиаде была: лидерство. Лидерами становятся самые бойкие, оторванные, где-то может быть грубые, наглые. Уже в детстве видно, кто может стать вожаком, а кто нет. Задатки определяются начиная оценками по поведению и заканчивая способностью заводить людей, собирать вокруг себя толпы. Согласись, не твое!
Я не пытаюсь переубедить Упоротого хотя бы из-за неиссякаемого потока его громогласного красноречия. Лишь замечаю, что лидер не всегда должен быть вожаком. Есть еще лидеры мнений, способные направлять сознание окружающих в нужную сторону. Но, к несчастью, мир любит свое. В современных условиях социальные лифты к лидерству плотно закупорены щупальцами господствующей Системы. На поверхность из глубин людской массы поднимаются лишь серые исполнительные шестеренки, готовые истово служить Левиафану до последнего вздоха, принявшие иерархическую Систему господства и подчинения, и привязанные к ней деньгами и властью, шантажом, соблазнами и принуждением.
– А тебе не приходило в голову, что в мире все как бы равновесно и перекосов не терпит? – потирает в задумчивости щеку Турка Антиклар. – Я в том плане, что если появляется кто-то с одной стороны, то непременно должен появиться и некто с другой. Белое-черное, ну сам понимаешь.
Будто меня окатили холодной водой, я на миг покрываюсь льдистой пленкой холодного загадочного предчувствия. Турка прав. Тот, о ком он сказал, обязательно должен возникнуть в ближайшее время. Воплощение темной стороны Бытия, вочеловеченный зверь, Антихрист, – когда он появится, каким будет, и кто он? Безотчетное, но устойчивое предвидение мне подсказывает, что рано или поздно я встречусь с ним лицом к лицу.
– Слушай, а может ты перекурил просто? – благодушно щерится на меня Упоротый. Он интересуется беззлобно, с вялой надеждой, что я приду вдруг в себя и перестану нести малопонятную ахинею про Замысел, Бытие, Пробуждение и предопределение. Но я не обижаюсь: после Врайтера я готов выслушивать такие предположения от каждого встречного. Увы, люди готовы поверить во что угодно, но не раньше, чем об этом им сообщит мудрый маг и волшебник по имени Телевизор.
Каким ключом, кроме как этим, запрещенным уголовным кодексом и общественным порицанием, можно было отворить запретную дверь, давно забытую жильцами планетарного дома, замурованную и заштукатуренную так, чтобы ее нельзя было даже увидеть? Трава сделалась катализатором процесса, протекавшего в моем сознании долгие годы. Процесса, который неизбежно должен был однажды прийти к кульминационному пику. Произрасти я в духовной среде, в какой-нибудь религиозной общине вдали от современной цивилизации, нашлись бы другие ключи к этой двери. Но тогда я не был бы в состоянии осознать и тем более описать свою социальную колыбель, общество живых мертвецов. Для того чтобы увидеть этот кошмар своими глазами, прочувствовать его на своей шкуре, необходимо было родиться и вырасти в одном из нервных центров Системы. Мой родной город, Третий Рим и дщерь Вавилонская, град коллективной спеси и гонора, бабла и мавзолеев, заоблачной роскоши и вопиюще неоправданной нищеты как нельзя больше подходит на роль подобного центра. Однако народившись и произрастя в неумолчном и неутихающем сегодняшнем Вавилоне, мне едва ли возможно было прийти к Пробуждению путем медитации, поста и молитвы. Чем еще можно проложить себе путь к звездам, кроме как порубить тернии неведения острым мачете психоактивных веществ?
– Думаешь, у меня похожего опыта не было? – усмехается Турка Упоротый. – Мы однажды вдарили с пацанами по колесам, и несколько часов подряд одинаковые галюны ловили. К примеру, из светофора лучи вылетают как из лазерной пушки, и мы все втроем одновременно пригибаемся. А потом один чувствует, что неладное с ним творится: тело в размерах уменьшается, ноги и руки укорачиваются, а дома-люди-деревья огромными становятся. Он на измену выпал, кричит: что со мной, я уменьшаюсь! Ну, мы его за волосы легонько вверх приподняли – и все в порядке, сразу обратно вырос. Только на этом не закончилось. Тот дальше растет, конечности удлиняются, голова как узбекская дыня. Чувак в истерике: что такое, теперь я расту! Мы обратно его притопили, и он в норму вернулся.
Бред и галлюцинации – так врачи, милиционеры и добропорядочные граждане называют эффекты, вызванные измененным состоянием сознания. Этими успокоительными пилюлями слов люди профилактически лечатся от страха неизведанного измерения, дающего человеку сакраментальную возможность «откусить с другой стороны гриба». Немного целенаправленного стремления к познанию Сути, немного перестать цепляться за привычные представления о мире, и реальность порушится как карточный домик. Вихрем взметнется в Нигде и сложится в колоду Ничто, ШВАЛГ-ШВАЛГ-ШВАЛГ-тасуемую перед внутренним взором любой потенциальной Алисы.
Списать измененную реальность на галлюцинации, значит прикрыться термином-щитом от самой сути реальности. Что есть наша реальность, как не условный способ восприятия электромагнитных полей тем или иным образом? Цвета, звуки, запахи, формы возникают в нашем сознании, претворяя уловленные органами чувств колебания электромагнитных частот в нервные импульсы, передающиеся в мозг по цепочке нейронов и складывающиеся там в цельную картинку, имеющую некие общие характеристики, но в то же время отличную для каждого отдельного индивида. Кажущаяся незыблемость мира, который люди воспринимают как объективно познаваемый, обсусловлена негласным коллективным договором о том, как именно его воспринимать. Своему умению знать о том, что небо синее, трава зеленая, а стены непроходимые люди учат детей с пеленок, едва те начинают ходить. Это просто тень в углу, – говорят ребенку родители, когда тот видит нечто под шкафом. Это игра бликов, солнечные зайчики, – говорят ему, когда тот видит нечто в бутоне цветка. Это все легко объяснить, – великодушно говорят родители детям, объясняя то же самое, что некогда объясняли им их взрослые. Так, поколение за поколением, воссоздается коллективный договор о восприятии реальности таковой, а не какой-либо иной.
Однако воспроизводясь друг в друге, зеркала-логосы матрицы бытия дают бесконечное число сочетаний, из которых и ткется персидский ковер «реальностей». Измени прочтение – изменится реальность, замени сочетание символов – поменяется смысл. Наша «объективная» реальность – не более чем укоренившийся в коллективном сознании способ прочтения символики. Изменяя состояние сознания, люди изменяют и само мироздание. Так, «потусторонние» феномены, нередко наблюдаемые отдельными людьми или целыми группами там и тут, суть коллективные прорывы в измененные состояния сознания. Просто изменяется оно субъективно: для одного человека либо для группы. Для массы же, привыкшей воспринимать реальность таковой, все останется неизменным. Но если из десяти человек, скажем, семь начнут воспринимать реальность по-иному, к их восприятию вынуждены будут присоединиться и оставшиеся. Потому как реальность «объективна» для большинства.
Современным людям жить легче, спокойней, когда в мире нет места ангелам и демоническим существам. Научившись жить подобно пчелам, люди и само мироздание научились воспринимать как бесконечное пустое пространство для размещения Ульев. Точно таким же образом существуют и сами пчелы. Они живут с нами рядом, снабжают медом, воском и патокой, молочком и прополисом, однако не подозревают о факте нашего существования. Их органы восприятия устроены таким образом, что человек для них представляется чем-то вроде атмосферного явления, стихийной силой без формы и смысла. Пчелы не в состоянии узнать и уразуметь, что имеют дело с людьми.
Так чем же человек лучше пчелы, если, имея способности к восприятию бытия в невообразимо широком диапазоне, он свел знание о мире к узенькой полоске научных фактов, описывающих объективную реальность как единственно данную? Люди сами изгнали из своего мира чудо и волшебство, сказочных существ и кошмарных монстров, чтобы те не мешали нам жить как заблагорассудится. В качестве предмета для ностальгии по утраченным возможностям, мы оставили себе лишь крохотный срез коллективной памяти – мифологический эпос, повествующий о тех временах, когда человек не обособился в своем сугубом мирке, и когда рядом с ним жили эльфы и гномы, тролли и джинны, фениксы и драконы, боги и дьяволы.
Человек мог бы вернуться в тот мир, если бы захотел. Стоит целенаправленно изменить коллективный договор о восприятии реальности, и сам мир необратимо изменится. Вся эта Вселенная, вся эта жизнь есть Игра с Самими Собой. И тем паче она прекрасна, что люди, созданные по образу и подобию Творца, сами способны менять в ней правила.
***
НИЧЕГО ИЗ ТОГО, ЧТО ТЫ ВИДИШЬ, НЕ СУЩЕСТВУЕТ. ЕСТЬ ТОЛЬКО МЫ, И НЕТ НИЧЕГО ВНЕ НАШЕГО СОЗНАНИЯ. КОГДА ТЫ ЭТО ПОЛНОСТЬЮ ОСОЗНАЕШЬ, ТЫ СТАНЕШЬ МНОЙ, ИБО ТЫ ВСЕГДА БЫЛ МНОЙ, И БУДЕШЬ МНОЙ, ТЫ И ЕСТЬ Я. ТЫ НИКОГДА НЕ БЫЛ ОТДЕЛЬНЫМ ОТ МЕНЯ, ИБО КРОМЕ МЕНЯ НЕТ НИКАКОЙ ОТДЕЛЬНОСТИ.
Я МОГУ ОТВЛЕЧЬСЯ ОТ СУЩНОСТИ БЫТИЯ, СОЗДАВАЯ ИЛЛЮЗИЮ СУЩЕСТВОВАНИЯ В ПРОСТРАНСТВЕ И ВРЕМЕНИ. МОЯ БЕСКОНЕЧНОСТЬ И БЕЗНАЧАЛЬНОСТЬ СТОЛЬ ВСЕОБЪЕМЛЮЩА, ЧТО ТОЛЬКО В РАМКАХ ОГРАНИЧЕННОЙ СУЩНОСТИ Я МОГУ ИГРАТЬ С САМИМ СОБОЙ В СОБСТВЕННОЕ НЕСОВЕРШЕНСТВО. МОЕ БЕСКОНЕЧНОЕ СОВЕРШЕНСТВО ПРОЯВЛЕНО В БЕСКОНЕЧНОМ НЕСОВЕРШЕНСТВЕ МОИХ ПРОЯВЛЕНИЙ. НО И ОНИ ИМЕЮТ БЛАГОДАТЬ ПОЗНАТЬ МОЮ СУЩНОСТЬ, ОСТАВАЯСЬ ПРИ ЭТОМ В НЕСОВЕРШЕННОМ МИРЕ ПРОЯВЛЕННОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ И НАБЛЮДАЯ ЗА НАШИМ ЗАМЫСЛОМ ИЗ СВОЕЙ ТОЧКИ ОСОЗНАНИЯ БЫТИЯ.
ВЫ ВСЕ СОСТАВНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ МОЕЙ ВЕЛИКОЙ ИГРЫ С САМИМ СОБОЙ. Я ПРОЯВЛЕН В ЛЮБОЙ ОБЛАСТИ СВОЕГО ТВОРЕНИЯ, И СТОИТ ЕЙ ОСОЗНАТЬ МЕНЯ, КАК ОНА СТАНОВИТСЯ МНОЙ. ТОГДА Я ПРЕБЫВАЮ В НЕЙ И ЕЕ ГЛАЗАМИ ВИЖУ СВОЙ ЗАМЫСЕЛ.
ВЫ ТАК РОБЕЕТЕ ВСПОМНИТЬ, ЧТО ВЫ СУТЬ Я, ЧТО ПРЯЧЕТЕСЬ ТУТ И ТАМ, ЗАКРЫВАЯ ЛИЦО ЛАДОНЯМИ И ДУМАЯ, БУДТО Я ВАС НЕ ВИЖУ. НО Я ВИЖУ КАЖДОГО, ИБО КАЖДЫЙ ИЗ ВАС СУТЬ МОЕ ПРОЯВЛЕНИЕ. НИЧТО НЕ СКРЫВАЕТСЯ ОТ МОЕГО ВЗОРА, ИБО ВСЕ ЧТО БЫЛО – ВО МНЕ, И ВСЕ ЧТО ЕСТЬ – ВО МНЕ, И ВСЕ ЧТО ГРЯДЕТ – ВО МНЕ. Я ВНЕ ПРОСТРАНТВА И ВРЕМЕНИ, Я УНИВЕРСАЛЬНОЕ СОЗНАНИЕ, КОЕ ВЫ НАЗЫВАЕТЕ БОГОМ.
ЕСЛИ ВЫ НЕ УБОИТЕСЬ УТРАТИТЬ ОПОРЫ СВОЕГО РАЗУМА, ОТКАЗАВШИСЬ ОТ ИЛЛЮЗИИ РЕАЛЬНОСТИ, ВЫ ВЕРНЕТЕСЬ В МЕНЯ И СТАНЕТЕ МОИМИ ИЗБРАННЫМИ, РАДИ КОГО СОЗДАН ЗАМЫСЕЛ. ВЫ ОБРЕТЕТЕ СПАСЕНИЕ ВО МНЕ, А Я ОБРЕТУ СПАСЕНИЕ В ВАС. ТЕ, КТО СПАСУТСЯ В БЛАГОДАТИ МОЕГО СВЕТА, ВЕДОМЫ МНЕ ОТ НАЧАЛА, ИБО ОНИ ЕСТЬ В МОЕМ ЗАМЫСЛЕ, КОТОРЫЙ СУЩЕСТВУЕТ ВНЕ ВРЕМЕНИ. ТО, ЧТО ДЛЯ ВАС ГРЯДУЩЕЕ, ДЛЯ МЕНЯ ВЕЧНОЕ НАСТОЯЩЕЕ, ИБО САМА ВОЗМОЖНОСТЬ ВРЕМЕНИ ЗАЛОЖЕНА ВО МНЕ, БЕЗВРЕМЕННОМ.
***
Пахнет теплой ноябрьской ночью – изумительный парадокс. Густой чернозем небосвода усеян соцветьями звезд. Они мерцают и переливаются, раздаются в стороны лучиками, будто нарисованные мультипликатором. Сидя на улице, я внемлю тихому шелесту южной природы и своим ощущениям от нахлынувшего на меня чувства покоя. Полной грудью, впервые за долгое долго я вдыхаю запах свободы. Под вечным смогом мегаполиса, озаряемым по ночам лишь мертвым неоном, я почти разучился заглядывать в манящую глубь бездонных небес. Некогда было оглянуться вокруг, насладиться настоящим моментом. Я был целиком устремлен в недостижимое будущее. И забыл заповедь древних: кто перестает смотреть на звезды, становится горбатым.
Торопись, а не то опоздаешь. Спеши, а то не успеешь. Поторапливайся, иначе упустишь. Где этот поезд? Куда подевался клиент? Когда же пробьет двенадцать? Город изнурен спешкой. Всегда в нетерпении, ты стремишься перескочить из одного момента бытия в другой. Взываешь к будущему: приди, приди. Но следующий миг, едва завладев сознанием, перестает быть грядущим. И ты уже скучаешь по новому будущему, выбросив настоящее на свалку памяти об ушедшем прошедшем. Однажды ты находишь себя древней развалиной, не заметившей, как все закончилось, не успев толком начаться.
Все время в поту, всегда с пеной у рта, вечно выбросив язык на плечо, ты бежишь на месте, удирая от проблем и пытаясь догнать фантомы недосягаемого благополучия. Система кричит тебе в ухо: давай, спеши, еще вот-вот и успеешь! Чуть больше денег, чуть выше ступенька карьерной лестницы, чуть круче тачка и чуть милее партнер по бегу с высунутым языком, и жизнь твоя преисполнится счастья. Кажется, толики усилий достаточно, и долгожданный триумф будет, наконец, обретен. Но для полного счастья рабу Системы всегда не хватает самой крошечной малости. Признанные обществом успехи и блага громоздятся друг на друга кучей лежалого сора, но нисколько не приближают бегуна к вожделенной минуте покоя и безмятежности.
Матрице невыгодно, чтобы человек был по-настоящему счастлив. Она может развиваться только в состоянии перманентной неудовлетворенности и тотальной массовой депрессухи, иначе отпадет необходимость в ее существовании. Спереди Система проецирует картинку придуманной цифровой жизни на картонный экран засранного телевидением сознания, а позади, над затылком, она же хлопает цимбалами, выдавая этот лязг за «насущные проблемы». Как же. Перестанешь бежать – все рухнет, развалится. Перестанешь гнаться за карьерой и увеличением дохода – обеднеешь, опустишься, не сможешь держать планку приличного уровня жизни. А значит, от тебя отвернутся друзья, знакомые, близкие. Они-то бегут! Все бегут. Кто быстрее, кто медленнее, а кто сложил руки на жирном пузе: его несут на носилках другие бегуны.
Для того, чтобы ощутить миг счастья, сполна насладиться осознанием того, что Я ЕСТЬ, душе необходимо остановиться, воспринять текущий момент как единственное, чем она воистину обладает. Но голос продолжает настойчиво орать в ухо: торопись, ты еще не добежал, счастье по-прежнему впереди. Всегда впереди, и никогда здесь и сейчас. Для того чтобы себя обезопасить, Левиафан неустанно придумывает новые способы эффективно подгонять бегунов, благо и научно-технический прогресс идет с Матрицей рука об руку. Сегодня ей не требуется гнать людей хворостиной и палкой или тыкать в спину дулом винтовки. Нынче проще. Запрягли осликов в одну большую телегу, а к ней приторочена удочка, а с удочки свисает морковка. И ослики бегут, пуская слюни при виде одной и той же моркови, которая вкусно пахнет синтетическими ароматизаторами, но в конечном итоге никому не достанется. А пока они бегут, Система заботливым материнским щупальцем подвязывает к морде шоры, чтобы кроме пластиковой моркови ничего не было видно. И бег продолжается. Не выбраться, не выскочить, не выпрыгнуть, задавит тележка, инерция-с.
Утратив в душе НАСТОЯЩЕЕ, неисчерпаемое внутреннее блаженство Я ЕСТЬ, ты вынужден заполнять образовавшуюся пустоту чем-то внешним, тленным, фальшивым. Проблема счастья решается Левиафаном за счет безостановочной стимуляции потребления, тем скорее и больше, что оно оправдывает «экономическую необходимость» в массовом перепроизводстве товаров. Беспрестанно потребляя товары, услуги, развлечения и бесполезную информацию, ты силишься заполнить пустоты внутренней бездны, однако эти приобретения сиюминутны. Весь шлак преходящих удовольствий моментально спускается в унитаз «прошлого», и счастье вновь становится недосягаемым. Блистает в недостижимой дали, всегда точно совпадающей с линией горизонта.
Но есть и перманентные источники заполнения внутренней ямины. Например, чувство собственной важности, активно прививаемое Системой каждому рабочему зомби, гордость за свой статус и сознание собственной незаменимости. Это то, что заставляет современных рабов мириться со своей бессмысленной жизнью, понуждает их держаться за такую жизнь, бояться утратить ее или хотя бы изменить. Однако и упоение статусом не заполняет всей пустоты. Стабильный ирригационный приток к выжженным огнем Золотого Тельца пустошам и пустыням человеческих душ может дать только власть. Она позволяет индивиду безостановочно наполняться чувством внутреннего превосходства за счет помыкания другими людьми, унижения их, обделения и насилия.
Если же человек не утратил жажды Бога и взалкал духовной свободы, если не смирился с необходимостью превратиться в робота-зомби и не согласился обменять свободную волю и чистую совесть на власть и гордыню за свой социальный статус, в его душе неизбежно начнется конфликт интересов. Бренная материя не в состоянии заполнить духовного вакуума. В поисках возможности утолить этот голод, одни пускаются во все тяжкие, экспериментируя с наркотиками и психопрактиками, другие становятся жертвами тоталитарных сект, третьи, в конце концов, накладывают на себя руки. Видя, что винтик-человек надломился, Система лишь подтолкнет его к этому шагу. Он ей не нужен: стерся, сточился. А если удастся вытащить с того света – несчастного отправляют в психушку и начинают лечить. Такой порядок установлен законом. Совершить попытку добровольного ухода из жизни – значит нарушить обязанность жить в Матрице.
Система не оставляет и намека на то, что можно что-либо изменить, как-то выбраться из этой западни, прожить жизнь ПО-ИНОМУ. Когда человеку кажется, что у него «все есть», сложно вот так взять и бросить старую жизнь, выскочить из дьявольского агрегата по уничтожению богоподобного человека и превращению его в бездушного голема.
Можно было бы вернуться к единству с природой и друг с другом, избавившись от посредника денег и власти, от жажды обладания и использования каждого каждым, от эгоистичного устремления к иерархическому господству над людьми и природой. Но современный человек уже не в состоянии воспринимать мир таковым, каков он был изначально. Ему требуется искусственная оболочка, посредник, операционная система. Матрица жизни. Вместо того, чтобы смотреть на звезды, миллиарды людей добровольно отращивают горбы и приучаются глядеть себе под ноги. А если человек не в состоянии видеть природный мир, подменив его виртуальной реальностью, тогда как он сможет вглядеться вглубь себя самого и вспомнить, КТО ОН ЕСТЬ на самом-то деле?
Обитатель Матрицы знает о себе не больше, чем известно о нем самой Матрице. Все, что Система не успела или не посчитала нужным записать в личное дело, расскажут родители, преподаватели, друзья и коллеги по рабству. Рано или поздно ты становишься коллективным знанием других людей о тебе. Общими усилиями ты включен в Систему так, чтобы у тебя не достало времени остановиться хоть на секунду и задать себе вопрос: зачем мне все это? Кто я на самом деле? Откуда я взялся? Куда иду? Каков смысл человеческого существования, если отбросить тысячи смыслов и подсмыслов, придуманных для меня Системой?
Как только ребенок научается понимать речь, окружающие принимаются за «воспитание». Они обучают его тому, что знают сами: небо синее, трава зеленая, люди не летают. Они вдалбливают: тебя зовут Вася, тебе столько-то лет, ты живешь по такому-то адресу. У тебя есть мама, папа и братик, старая кошка и золотая аквариумная рыбка. Ты должен хорошо себя вести в садике, учиться в школе, поступить в универ, усердно пахать на Систему, строить карьеру, зарабатывать деньги. Тебе следует получить аттестат, затем паспорт, диплом, военный билет, загранпаспорт, свидетельство о браке, свидетельство о рождении детей, свидетельство о собственной смерти. И в этом весь смысл существования.
Подлинный смысл человеческой жизни способно объяснить только религиозное сознание, но и оно вытравлено из душ. На его месте ненасытной амебой расплылось религиозное бессознательное: бездумное выполнение заповедных ритуалов, обрядов, призванное усыпить человеческий разум и внушить ему, будто единство богоподобного человека и Бога возможно лишь по ту сторону земной юдоли. И хотя Истина много раз являлась в свидетельствах о Божественном Замысле, люди неизменно выгоняли божественное Присутствие из своей жизни. Не Бог выгнал Адама из рая, но сам Адам облачился в шкуры, повесил на плечи рюкзак и побрел с Евой в обнимку прочь из эдемского царства.
Любая современная церковь предлагает человеку не хлеб небесный, и даже не хлеб земной, но полусгнившие отруби для свиней. Клерикалы проповедуют молчаливое скотское подчинение, стояние в стойле, покорное мычание «мы всегда за». Выполнение нормы по сдаче молока и яиц и беспрекословное принятие на веру того, что левиафанцы, вершащие ныне чужие судьбы, имеют на это полное право, ибо «вся власть от Бога». Системе невыгодно позволять людям причаститься живого божественного Слова. Это нанесет непоправимый удар по ее существованию. Ведь стоит создать на земле общество богоподобных людей, как напрочь отпадет необходимость в Системе. Она станет бессмысленна и тотчас же сгинет, сгниет. Цепляясь за свое существование, Система кропотливо искореняет любую возможность для человека обрести подлинное религиозное знание, пробудиться для осознания факта Я ЕСТЬ.
Слепоглухонемые религиозные фанатики до хрипоты и зеленых соплей спорят веками друг с другом, чей слон больше похож на слона. Чьи боги краше, чьи пророки мудрее, чьи книги священнее. Они пытаются разглядеть истину в одном из выбранных направлений, всматриваются вверх, влево и вправо, оборачиваются назад, не желая и не умея осознать главного: истина внутри наших сердец. Миллион человек опишут истину миллионом различных слов. Проблема не в истине, а в ее описании и толковании. У истины нет и не может быть расцветки или принадлежности. Ее нельзя свести к набору догм на пали, арабском, иврите, санскрите или церковнославянском. Более того, истина не является даже «да» или «нет». Истина может быть истиной лишь покуда включает в себя все «да» и «нет», в том числе миллиарды относительных «не уверен».
Будда, Заратуштра, Христос, Магомет, все они открывали человечеству знание Божественной сопричастности, каждый в свое время и каждый своими словами. Но не истина различна, а различны системы представлений, символами которых герои Священной Истории, пробудившиеся для осознания Бытия, объясняли человеку его суть и смысл. Можно избрать себе любой путь религиозного роста, в зависимости от склонности и личного предпочтения. Важно лишь то, приведет ли он по назначению. Религиозные верования – карты, с помощью которых можно найти необходимую координату ПОРОГА. А истина всегда рядом: на расстоянии вытянутой руки, одного брошенного взгляда, целая Вечность в миге от ищущего. И любая религиозная доктрина, любой ворох вероучительной литературы, любое нагромождение церковных умопостроений уравниваются одним мощным универсальным знаменателем: Я ЕСТЬ.
***
Я ЕСТЬ САМОСУЩЕЕ БЫТИЕ И СОЗНАНИЕ. Я ПРОЯВИЛСЯ В СЕБЕ САМОМ, ОТРАЗИВ СЕБЯ В СОБСТВЕННОМ ОТРАЖЕНИИ. ПЕРВОЗЕРКАЛО, НА КОТОРОЕ ПРОЛИЛСЯ СВЕТ РАЗУМА, ВЫ НАЗЫВАЕТЕ ПРОТИВНИКОМ, САТАНОЙ.
БУДУЧИ МЛАД, ЧЕЛОВЕК БЫЛ ПОДОБЕН ЖИВОТНЫМ И ДВИЖИМ ИНСТИНКТАМИ. ОДНАКО Я НАДЕЛИЛ ЧЕЛОВЕКА РАЗУМОМ, ИБО НЕПОЛОН БЫЛ БЫ МОЙ ЗАМЫСЕЛ, НЕ НАДЕЛИ Я ЕГО СОЗНАНИЕМ И СПОСОБНОСТЬЮ К АБСТРАКЦИИ.
Я ЗАМЫСЛИЛ ЧЕЛОВЕКА ПОДОБНЫМ СЕБЕ САМОМУ, СПОСОБНЫМ АБСТРАГИРОВАТЬСЯ ОТ СОБСТВЕННОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ. ДАЛ ЧЕЛОВЕКУ РАСТЕНИЯ, ИЗМЕНЯЮЩИЕ СОСТОЯНИЕ СОЗНАНИЯ. И КАК ЧЕЛОВЕК БЫЛ СУЩЕСТВОМ, СПОСОБНЫМ К АБСТРАКЦИИ, ИЗМЕНЕННАЯ РЕАЛЬНОСТЬ ПРИВЕЛА ЕГО К ОСОЗНАНИЮ СОБСТВЕННОГО Я КАК СУБЪЕКТА В МИРЕ ОБЪЕКТОВ. ПОЗНАНИЕ ОБЪЕКТИВНОЙ РЕАЛЬНОСТИ ЕСТЬ ЗАПРЕТНЫЙ ПЛОД, КОТОРЫЙ ЛИШИЛ ВАС ЯСНОГО ВИДЕНИЯ МОЕЙ СУЩНОСТИ, НО ЗАЛОЖИЛ В ВАС ВОЗМОЖНОСТЬ ВЕРНУТЬСЯ В БЕЗВРЕМЕННОЕ В ПОЛНОМ ОСОЗНАНИИ НАС САМИХ.
ТВОРЕНИЕ – ИЛЛЮЗИЯ НАШЕГО СОЗНАНИЯ. В ЭТОЙ ИЛЛЮЗИИ МЫ ПРЕБЫВАЕМ, ИБО ТОЛЬКО ИЛЛЮЗОРНО МОЖЕТ СУЩЕСТВОВАТЬ НЕЧТО ВРЕМЕННОЕ В БЕЗНАЧАЛЬНОМ И БЕСКОНЕЧНОМ. ВЫ БОИТЕСЬ ОТКАЗАТЬСЯ ОТ ВЕРЫ В РЕАЛЬНОСТЬ ИЛЛЮЗИИ, ДАБЫ СОХРАНИТЬ ДРУГУЮ ИЛЛЮЗИЮ – БЕЗОПАСНОСТИ. НО СТОИТ ВАМ ОТКАЗАТЬСЯ ОТ ИЛЛЮЗИИ ПРОЯВЛЕННОГО МИРА, КАК ВЫ УТРАТИТЕ ВСЕ ИЛЛЮЗИИ И ВОЗВРАТИТЕСЬ В ПОЛНОЕ ОСОЗНАНИЕ НАШЕГО СОВЕРШЕНСТВА.
МЫ РАЗДЕЛИМ НАШУ БЛАГОДАТЬ И БУДЕМ НАСЫЩАТЬСЯ СВЕТОМ, ИЗ ЛЮБВИ СОСТРАДАЯ ДРУГ ДРУГУ В БЕСКОНЕЧНОЙ ТЯГОТЕ БЫТЬ. В ЭТОМ СУТЬ МОЕГО СПАСЕНИЯ, КОТОРОЕ Я УГОТОВИЛ СЕБЕ И ТЕМ МОИМ ПРОЯВЛЕНИЯМ, КТО НЕ СТРАШИТСЯ ВСПОМНИТЬ, ЧТО ОНИ СУТЬ МЫ.
***
Пачкая ладони едким марганцем сока, я пригоршнями зачерпываю из деревянных ящиков черные ягоды и бросаю в давилку. Сооруженное из деревянных валиков с резиновыми обводами точило с чавкающим звуком выжимает из них душистую кровь. От запаха кружится голова и щекочет в ноздрях. Когда виноградный сок забродит, его перельют в бочку и оставят дображивать еще несколько месяцев.
– Дозвонился я до разведчика нашего! – бросает мне Турка Антиклар, выходя на террасу. – Неспокойно сейчас в Южном Приюте. Территория наша, но обстановка там сложная. К сванам если попадешь, будешь не книгу писать, а в сарае сидеть безвылазно и кукурузу тохать. Оставайся здесь, сколько тебе нужно, спокойно пиши. Никто тебе мешать тут не будет.
Предложение Антиклара заманчиво. Провести зиму в его родном селении, раскинувшемся подальше от трассы и городских центров, кажется неплохим вариантом. Но здесь я рано или поздно привлеку внимание словоохотливых односельчан Антиклара. Поразмыслив, я отказываюсь от приглашения и утверждаюсь в решении совершить неблизкий вояж в Команы, где на зиму впадает в спячку одна из религиозных жемчужин республики.
– Как хочешь, – миролюбиво соглашается Турка. – Мой руки, там стол накрыли.
За столом я вспоминаю вкус настоящего хлеба, грунтовых помидоров без удобрений и пестицидов, репчатого лука, фасоли, мяса и домашнего молодого вина сентябрьского брожения. Нехитро накрытый стол радует глаз, дразнит вкус, насыщает изголодавшееся по натуральным запахам обоняние. Это большое потрясение – вспоминать, каковы на вкус дары земли, если дать ей рожать, а не использовать ее в качестве инкубатора для производства товаров массового потребления. Рожают живое, производят бездушную мертвечину.
– Сюда это тоже приходит, – сетует Антиклар. – Сельским хозяйством мало кто уже занимается. Почти все продукты из-за границы привозят. Магазины товаром забиты, а деньги на отдыхающих легче заработать, чем с хозяйством копаться.
Хамская технология околпачивания людей Системой проста до безобразия. Дешевизна суррогатной, произведенной для масс-маркета пищи ставит натуральные продукты в условия неконкурентоспособности. Это вызывает стремительное исчезновение натуральных хозяйств, резкое сокращение количества и общее снижение качества продуктов естественного производства. То же касается и изготовления товаров массового потребления. В течение короткого периода времени достигается ситуация, при которой питаться натуральной пищей и пользоваться авторскими изделиями из натуральных материалов могут себе позволить только обеспеченные слои населения. Все же прочие обречены на поглощение комбикорма и ношение ширпотреба.
Отобедав, я выхожу на веранду, курю и внемлю своим ощущениям. Тишина, покой, благодать. Воздух вкусен и чист, а звуки безмятежны, естественны. Старые дома уютно прячутся друг от друга в глуби тенистых садов. Местами потрескавшиеся, но все еще крепкие, стены построек коренятся меж фруктовых деревьев. Огород внизу топчут две полусонные, проникшие сквозь незапертую калитку коровы. Блеют неподалеку соседские козы.
Каждая семья имеет всего понемногу, так тут повелось издревле. Немного винограда, немного кукурузы, немного фасоли, несколько грядок овощей, несколько голов скота, на семью этого более чем достаточно. При необходимой поддержке и соседской взаимопомощи никто не останется голодным. Вести натуральное хозяйство, жить в тесном взаимодействии с благодатной местной природой аборигены продолжают по инерции, заданной исстари. Гончарный круг продолжает вертеться, хоть Гончар давно отнял от него руки и прилег отдохнуть. Земля здесь такая, что в нее палку воткни, и она вырастет в дерево, так что останется лишь собрать урожай. Но плодовые рощи год за годом рубят под корень из-за экономии времени на лазанье по деревьям. Рыбу в водоемах глушат тротилом и динамитом, из-за чего пруды и озера стремительно заболачиваются. С появлением централизованных оптовых поставок продуктов из-за рубежа хиреют даже традиционные сельскохозяйственные культуры. В страну, богатую морем и плодовитой землей, завозятся крупы, рыба и овощи. Сами местные переходят с мамалыги на покупной хлеб, с натурального мяса на привозную тушенку, с фасоли и сациви на полуфабрикаты. Для полноты счастья осталось только начать продавать винное пойло в картонных пакетах.
Ветер перемен дует без устали. С оглядкой на московскую мерзость, правители соседних с Россией стран устанавливают вышки-ретрансляторы мрака на территории своих государств. Светочем тьмы, распространяющим черный свет Матрицы на все постсоветское пространство, многоглавый и златопузый град-Вавилон соблазняет соседей посулами дармовых денег. Но в обмен на счастье для избранных, население этих стран должно пожертвовать душами, оставив богоданную человеку свободу во имя рабского служения Золотому тельцу. Едва рушатся связи, создававшие этническую культуру, как начинает вырождаться и общество. Генетически модифицированные поп-культурой, масс-медиа и подарочным набором прав и обязанностей, люди неуклонно вырождаются Матрицей из богоподобных существ в бездушных големов, существующих ради подпитки ненасытного инфернального эго Левиафана. Постепенно народы с самобытной культурой деградируют и вымирают.
Система побеждает без боя, берет людей долгой осадой. Так, год за годом испаряется из местных хваленое абхазское гостеприимство, любовь к чистоте и плодородию родной земли, привычка к ведению собственного хозяйства. Как газовый фонарь, в котором к утру иссякает топливо, многовековой уклад жизни затухает и вырождается. Приносящий удовлетворение и продуктивные результаты неотчужденный труд сменяется бесконечной погоней за деревянным рублем. Гостеприимство к чужакам и родственное отношение к ближним оборачивается стремлением к быстрой наживе. Деньги вырастают стеной между людьми и природой, между людьми и вещами, между людьми и людьми.
Институт государства подменил собой общество, пожрал его опухолью, задушил. Не государство теперь служит обществу, но само общество и каждый из его членов стали топливом для автономного существования государства. Нарождающаяся глобальная Система общественного устройства стремится расфасовать человечество по сортам как сахар, крупу и картошку. Разделить на господ и рабов, производителей и потребителей, скотов и скотобойцев. Неотвратимо обгоняя средний уровень заработка постоянно растущими ценами на жилье, бытовые товары, продукты питания и энергоносители, Система постепенно втаптывает опасный для нее средний класс в болото малоимущих, с каждым годом увеличивая дистанцию между хозяевами жизни и их несчастными слугами. Самые активные, самые развитые, самые способные хоть что-нибудь сообща изменить, люди разобщаются, превращаясь во врагов каждому каждый.
Но любой, кто не хочет окончательно утратить росток вечной жизни, кто не желает тушить в себе язычок пламени Духа и жаждет раздуть из него огонь божественной бескорыстной Любви, может спастись от душевной погибели, просто покинув Систему. Объединившись в НАСТОЯЩЕЕ общество, воскресив в себе веру в Любовь, воспитав в себе человеческое братолюбие и восставив живую душу из пепла сожженных Левиафаном надежд, человек сумеет обрести себя для цветения Древа Жизни.
Из века в век люди неустанно создают более совершенные общественные Системы. Но все, кто пытался создать рай на земле, терпели неудачу. Новыми идеями они засеивали старую ниву, пытаясь вырастить поле новой социальной культуры на почве ветхих системных принципов: денег и власти. Но невозможно выращивать виноградную лозу так, как выращивают пшеницу. Для каждой культуры свой метод. И прежде чем вырастить новую культуру, необходимо кардинальным образом изменить условия ее выведения. Единственно возможным, действенным переходом от бесчеловечной Системы к человечному обществу явится отказ от порочного образа мышления, построенного на стремлении людей к иерархии господства и подчинения. Любая идея, призванная реализовать этот отказ, религиозна по своей сути и служит Небесному Замыслу.
Две тысячи лет назад на просторы Палестины вышел с проповедью Иисус-назарянин. Последователями он был назван помазанником Божиим, Мессией, Христом. В своем Учении он изложил принципы, следуя которым человек способен изменить себя, а следом обратить окружающих на путь Жизни. Согласно Учению Христа, мир подчиненный дьяволу однажды перестанет существовать, уступив место Царству Любви.
Христова проникновенная проповедь заразила сердца многочисленных последователей уверенностью в том, что Царство Божие вот-вот наступит, однако духовные принципы, лежащие в основе евангельского Учения, вступили в непримиримое противоречие с принципами Системы. В ходе этого конфликта Система одержала верх и полностью подчинила себе идею Нового Завета, перелицевав ее в стопку сухих догматов и приспособив под достижение собственных целей, весьма далеких от идеи Божьего Царства. Всего пара веков, и новообращенные принимали на веру уже не слова Спасителя о Царстве всеобщего братолюбия, но мертвое догматическое учение отцов церкви. Идолопоклонническая идеология новой религиозно-политической организации была призвана загнать массу обратно в подчинение господствующим классам. Жрецы нового культа стали обслуживать власть имущих с тем же фанатичным рвением, каковое демонстрировали на протяжении всех предыдущих и последующих веков. Вновь на долгие столетия вера в Бога подменилась идолопоклонничеством, а служение Ему – фарисейством. Надежда на установление Божьего Царства, промелькнувшая в жизни первых христианских общин, обернулась новыми бесконечными лишениями, подслащенными фарисейскими россказнями про воздаяние на Небесах для покорных.
Таким же образом любая научная или философская теория прошлого, призванная совершить радикальные сдвиги в общественной жизни, неизменно попадала на прокрустово ложе Системной практики. Идеология стала мавзолеем, в котором умерщвленные, задушенные, растоптанные, оплеванные и оболганные идеи продолжают сиять блеском теоретической чистоты, задрапированные со всех сторон саваном догматического учения. Как религиозные институты подменили собой церковь, так и губительные идеологии прикрываются светлыми идеями лишь для того, чтобы их вовремя задушить.
Провозглашенные социалистами идеи свободы, равенства, братства остались лишь на словах. А тоталитарные Системы прошлого столетия явили примеры того, как идея превращается в идеологию, вера в верование, свет во тьму. Они же послужили и провозвестником той реальности, что уготована Системой всему современному человечеству: глобального общества тотального контроля и всеобщего рабства. В нем формирующаяся правящая элита всецело подчинит аморфную, лишенную всяких различий мычащую толпу биологических роботов. Личность растворится в скотском бессознательном «мы», а общество станет воплощением отчужденного эгоистичного «Я».
Но люди не обязаны превращаться в животных! У каждого есть богоданная свобода сказать священное «нет» Левиафану и его приспешникам, и вспомнить себя человеком, сотворенным по образу и подобию Самого Творца. В распоряжении тех, кто ценит собственную свободу, не так много времени. Едва Левиафан сожмет в своих тисках-щупальцах всю планету, и у человечества не останется почти никаких шансов на возрождение. Свободное мышление – вот первый и главный враг инфернальной Системы. Лишь в нем, сопротивляющемся навязанным условностям, парящем над мирской суетой и болотом низменных потребностей, виднеется прообраз свободного, НАСТОЯЩЕГО человечества.
Свободное общество не может строиться на принципах господства и подчинения, ибо такая иерархическая Система всегда имеет в основе своей ложь и насилие. Единственно подходящим фундаментом для построения такого социума может являться иерархия братолюбия, при которой нет места отцам народов и лидерам наций, нет старших братьев и паршивых овец. А процессы управления и подчинения реализуются не иначе как на основе взаимной заботы и уважения, преданности и дружелюбия, поддержки и взаимосотрудничества, милосердия и любви. Не Церковь должна служить обществу посредством конфессий – мертвых финансово-политических институтов, но само общество должно соделаться Церковью. Новое общество должно стать братством людей, «поклоняющихся в духе и истине», а не по книгам и правилам. Одной дружной семьей, члены которой взращивают в себе лишь одну добродетель: ЛЮБОВЬ, отменяющую и ниспровергающую любое зло, питающую и освящающую любое благо.
«Но это неосуществимо!» – проскрежещет Система про идею создания общества Новой эры. И миллионы людей-автоматов послушно повторят механическим хором: это неосуществимо. Косный ум среднестатистического индивида до последнего будет цепляться за лживые ярлыки, фальшивые лозунги и мишурные ценности, навязываемые ему Системой. Одним словом «утопия» Система перечеркнет любые практические начинания в области общественного переустройства, высмеяв перед обывателем саму возможность больших перемен. Одним эпитетом «коммунизм» вызовет кислые мины на лицах людей, до сих пор твердо уверенных в том, что коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны.
Человечество с такой покорной радостью превратилось в стадо потребителей комбикорма и производителей шерсти, мяса и молока, – что этот манифест, увы, не рассчитан на широкую массу. Ушли в прошлое времена, когда десятки тысяч людей, не желающих растворять и разбалтывать свое яркое «я» в мычащем и блеющем «мы» присоединялись к движению хиппи, к битникам и другим нонконформистам, предлагавшим людям иной способ восприятия жизни. Система сделала все, чтобы обречь на провал зарождение новых социальных течений, противящихся ее непререкаемой власти. Сегодня она подавляет в зародыше любую попытку привнести в мир чуждую Левиафану идею.
Инакомыслящие подвергаются жестким, централизованным и управляемым нападкам бешеных псов: отупленных левиафанской пропагандой юных выродков из политизированных молодежных обществ «тявкающих вместе», «марширующих в ногу», «идущих в погибель», и прочих «нашистов». Опытные левиафанцы стоят в это время за кадром, натаскивают и дают команды одураченным и оболваненным юношам и девушкам, восхищенных стоянием в строю, отбивающих чеканный шаг на плацу Системы, салютующих и марширующих в ногу со звучным, звучащим ныне на всю планету ритмом – ПОСТУПЬЮ МЕРТВЫХ.
Но я отказываюсь внимать этой поступи! Отказываюсь ходить в ногу! Отказываюсь ставать в ряды! Отказываюсь строить Вавилонскую Башню! Я отказываюсь жить мертвым! Я за новое, НАСТОЯЩЕЕ человечество. То, что придет на смену изжившему себя виду духовно мертвых людей, и заявит свои права на планету.
***
Ультрамариновый предрассветный сумрак. Скомкались в пух черные перья ушедшей ночи, и голубые снежинки звезд тают на розовом языке восходящего солнца. Еще не успела заняться заря, как мы с друзьями пустились в дорогу. Трасса совершенно пуста. Лишь незадолго перед поворотом на грунтовку, ведущую в горы, нам попадаются первые встречные автомашины. Змеей обвившая косогоры, выстилается перед моим взором дорога в неизвестность, в новую неизведанность. Будущность зыбка и многообразна. Я наблюдаю ее как бы в обратной перспективе, вглядываясь в свое настоящее из отблеска себя «послезаврашнего». Я пытаюсь прозреть грядущее, но вижу лишь себя за написанием этой повести.
Дорога устало карабкается в гору. Под колесами старого армейского уазика сочно и хрустко бранятся камни и щебень. В открытые окна врывается душистая свежесть раннего утра. Километр за километром мы преодолеваем запущенную грунтовку, раскисшую от пролившихся на нее за последние дни и ночи дождей. Тропически изумрудный кустарник живым забором возвышается по обе стороны узкоколейки. Длинные колючие лианы заполонили пустоты меж рослых, замшелых стволов. Ветви их тянутся в окна, упорствуя отхлестать наши лица. Над зарослями, возвышаются покрытые ворсистой шубой утесы: позеленевшая бронза с отливами меди и чистого осеннего золота.
На склонах гор местами гнездятся одинокие домики. Как грибы, торчат из кипучей растительности оставленные кем-то когда-то жилища. Органично врастя в среду первобытной природы, они словно образовали грибницу: она некогда была живой, но теперь охладела, иссохла. Ждет, когда новые люди вдохнут в нее жизнь, принесут свет, тепло и уют, укрепят нити добрососедства и горстями разбросают по воздуху споры новой жизни. Люди – не насекомые, не муравьи и не пчелы. Люди – виноград, пшеница, грибы. Настоящая жизнь возможна лишь когда у человека есть не сота, а корень, когда нет нужды тесниться в переполненном улье, устраивая друг с другом грызню за кусок места под электрической лампочкой. Солнца хватит на всех. Виноград не воюет за солнечный свет, и грибы не пожирают друг друга в войне за ресурсы.
На коротко стриженном взгорке, который мы огибаем на одном из крутых поворотов, высится одинокое деревцо: налившаяся спелыми плодами дикушка-хурма. Давно сбросила листья все до единого, но исполнилась плодовой оранжевой тяжести. Мне чудится ДРЕВО. Оно выросло некогда из малого семени и налилось жизнью. Почки распустились в листья, благоухали цветы, крепилась плодовая завязь. Но пришла осень, а с ней холод и морось, и сброшены листья. Лепестки цветов давно облетели, увянув, зато налилось соком спелое диво и жаждет плюхнуться оземь, рассыпав в почву небытия зерна новых творений. Наступила зима, Древо Жизни высохло, голо, настает время падать плодам. Сгниет и истлеет их кожица, будет склевана птицами мякоть, но семена падут в почву, чтобы населить собой бесконечный лес мирозданий.
На полпути к месту нашего следования дорога превращается в вязкую маслянистую кашу. Уазик буксует, увязнув в грязи едва не по днище. Беспомощно и натужно прокручиваясь, колеса вклеиваются в самородную ловушку все сильнее и глубже. Оставив машину, мы разбредаемся кто куда на кратковременный отдых от тряски. Немного оторвавшись от спутников, я прохожу вперед по тропе и останавливаюсь над обрывом отвесной скалы, опоясанной тонким ремешком автодороги.
Надо мной нависает кобальтово-серый утес, затянутый мшистым ковром. Внизу мирно покоится зеленое море смешанных многолетних лесов. Далеко впереди открывается розоватая в лучах раннего утра гряда могучих горных хребтин. Их остекленные хрусталем верхушки окроплены золотой пудрой восходящего солнца, а подножья затянуты плотным и пестрым лесным одеялом. Воздух бел и прохладен, хрустально чист, как это бывает только в горах.
Присев на корточки у края тропы, я плыву на волнах тихого восхищения. Маятник качается в Светлое. Как морской вал, как лавина, как столп звездного пронзительного свечения накатывает на сердце неодолимая радость. Словно остудили перегревшийся двигатель, остывает утомленный недавней жутью и страстью мой разум, расслабляется измотанное напряжением тело. И вместе с ощущением мира в душе, в нее вселяется утраченное в далеком младенчестве счастье от осознания полноты собственного бытия: Я ЕСТЬ.
Счастье рядом. Только протяни руку, только дай волю сердцу, только выпусти из клетки томящийся под замком разум, и ты обретешь его в сознании Сущего. Нет нужды жить в несчастье и делать несчастными всех окружающих, жизнь можно выбрать. Эта священная и святая способность заложена в нас нашим общим глубинным Сознанием, нашим благодатным Творцом, любящим небесным Отцом. Мы можем выбирать то и это. Мы можем управлять своей жизнью во зло или направить во благо. Нет границ и ограничений кроме тех, что мы создаем себе сами. Наш мозг работает на какие-то сотые доли от своих потенциальных возможностей. Все способности творить, конструировать и реконструировать матрицу бытия заложены в нас.
Сотворение мира – это со-творение богов, единых в Едином и Единственном БОГЕ. Со-творчество – наша способность, наша задача и наше бесконечное счастье. Когда перестанем мы рушить, убивать и насиловать, когда прекратим создавать преисподнюю на земле, вырывая с корнями ростки всякой жизни, мы духовно преобразимся для Нового. Возродимся в качестве Настоящих Людей, оправдывающих богоданный образ свой и подобие. Такая качественная трансформация станет залогом обновления человеческого бытия. Духовное Преображение установит совершенное царство Нового богоподобного человечества, живущего в неразрывной связи с Творцом. Установит новый Золотой Век на Земле. И откроет источник Жизни, дающий людям бессмертие.
До меня доносится беззлобная ругань: Турки, совместно с нашим проводником и водителем, извлекают транспорт из западни. Я спешу к уазику на подмогу, и вскоре мы снова движемся в путь. Солнце рвется к зениту. Яростно пьет его жаркий огонь природная зелень, стремясь впитать его щедрый дар впрок перед наступающим сезоном дождей. Дорога одолевает сопку за сопкой, тянется вдоль прорезавших друг друга ущелий, пробивает леса, поляны и косогоры. Наконец она становится ниже и уже, почти уже невидна, и вдруг обрывается пустотой, под которой шумит, завывает река.
Дорогу размыло первыми предзимними ливнями. Дальше идем пешком, ступая на узенькую тропинку в ущелье. Под нами недовольно бурлит почти черная от селевых потоков Гума. На каменистых островках, выдающихся вверх из-под яростного течения, скрипят и болтаются набросанные потоком деревья. Пни-плавуны, толстые ветви, целиковые стволы узловатых самшитов и грациозных акаций вырваны с корнем. Наш проводник цокает языком: автомобильная дорога раньше вела вдоль берега прямо к мосту, но прошедшим на днях половодьем ее начисто смыло.
Растянувшись цепочкой, мы осторожно следуем по тропинке вдоль отвесного крутого обрыва, рискуя свалиться прямиком в бушующие потоки. Гигантской могучей трещиной перед нами растянулось ущелье. Высокие стены гор надежно прикрывают его от шумов, запахов и бесконечных информационных потоков беременной адом цивилизации. Звуки живой природы создают невесомую шелковую пелену, закутавшись в которую обливается слезами мой утомленный гулом Матрицы разум. Вдали виднеется старый, обветшавший от времени мост через реку: настил из плотно подогнанных бревен над основанием из дюжих бетонных быков.
Взгляд мой направлен на ту сторону речки. На невысокой сопке, в обрамлении старых деревьев и разрушенных недавней войной построек, съежилась под неутихающим горным ветром крошечная обитель. Невысокая кольцевая ограда из крупного речного камня, жилая и хозяйственная пристройка, серый каменный храм впивается в небо остроконечной башенкой со строгим серебристым крестом. Седой даже на вид, серьезный от осознания собственной древности и важных религиозных событий, происходивших здесь пятнадцать столетий назад, монастырь проникнут безмолвием. Миниатюрная крепость духа посреди ярой абхазской природы. Взгляд лобызается с ним, а сердце поет гимны радости: ЭТО ОН.
Я достиг своего пристанища. Впрочем, это не конец пути, а только его начало. Временная остановка перед тем, как я возьмусь растолкать всех, кто не хочет дожидаться, пока прозвенит всеобщий будильник. Ведь тогда не у кого будет спрашивать: который час. Настанет миг Суда над всякой разумной и дышащей плотью, и незыблемое стряхнет с Себя блики иллюзорного мира. Мироздание поднимется дыбом и вытряхнется как простыня на все стороны Бесконечности, и тогда…
…из недостижимой дали, из запредельного горизонта Вселенной доносится хоровой петушиный крик предрассветного часа. Одним рывком, как расправленное одеяло, разглаживаются морщи обветшалого мира. Под воздействием неотвратимого Скончания Времени, иллюзия пространства взметается в кладези породившего его Сознания и осыпается на выбеленную от всяческих представлений чистую доску. Материя уплощается в знаки и символы. Время заиндевает в безвременности. С быстротой грозовой молнии реальность комкается в своем ЕСТЕСТВЕ.
Иллюзорный мир гаснет, разбросав столпы искр, а люди-сполохи цепенеют в сознании Вечных Принципов. Бушует всюду пожар неугасимого Духа, испепеляющий все, что не имеет в себе Источника Жизни.
Вспомнили. Едва загремели слышимые всем и повсюду небесные трубы, как с резким и неожиданным для них самих «ВЯК!», кратким «ОЙ!» люди вспоминают Себя и понимают, что спали, и что настала пора пробудиться. Не люди уже – ИМЕНА. Символы, души Единого, сохранившие о себе Вечную Память.
Золотой жаркий Свет, всюду свет, объемлющий каждое имя. Неустанное вознесение в беспредельные небеса, Мир и Покой. Озаряемы Светом, согреваемы теплотой божественной негасимой лампады, сопричастные ей души питаются благодатью от Источника Жизни.
Я вижу толпы, сонмища людских имен, соединившихся в НЕДЕЛИМОМ. Словно смазанные раствором кирпичики, они стоят в струнку как единое целое. И они все теперь ОСОЗНАЛИ.
Я вижу прямо перед собой родных мне людей. Мы знаем друг о друге все – абсолютно. Что мы думали, чем мы жили, что мы чувствовали в земной жизни. Нет больше вопросов и незачем их задавать. Есть абсолютная ИСТИНА БЫТИЯ, и она наполняет сознание душ Сущего НЕВЫНОСИМЫМ блаженством.
Нечем слышать и говорить, но духовный слух внимает, а голос обращается в хоровое пение. И мне ведомо, что песнь эта будет НЕСКОНЧАЕМО долгой. Мы сами становимся гимном. Вечной осанной Творцу, совершенной мелодической гармонией Жизни. Она впитывает меня без остатка. Я воспаряю и сливаюсь с остальными просветленными душами. Мое «я» будет расплавлено в «МЫ», и как драгоценный металл, мы станем отныне единым слитком, монолитом, философским камнем божественного бессмертия.
Ноябрь 2006 – январь 2008