общались с ней редко. Полученные ответы поразили меня и требуют осмысливания специалистов, потому постараюсь наиболее полно воспроизвести их. Для меня смысл их стал проясняться постепенно. Сначала после моего вопроса она переспросила:
— Ты имеешь ввиду умение говорить на языках разных людей?
— Что значит “разных”, ты что, умеешь говорить на разных языках?
— Да, — ответила Анастасия.
— И на немецком, французском, английском, японском, китайском?
— Да, — повторила она и добавила, — ты же видишь, говорю же я на твоем языке.
— Ты хочешь сказать на русском.
— Ну это слишком обобщенно. Я говорю, по крайней мере, стараюсь говорить, теми оборотами и словами, которые именно ты употребляешь в своей речи. Это мне было немножко трудновато сначала, так как у тебя маленький словарный запас и повторяющиеся обороты речи. Чувства тоже слабо выражены. Таким языком трудно изложить достаточно точно все, что хотелось бы.
— Подожди, Анастасия, сейчас я спрошу тебя что-нибудь на иностранном, а ты ответишь мне.
Я сказал ей “здравствуйте” на английском, потом на французском. Она тут же мне ответила.
К сожалению, иностранными языками я не владею. В школе учил немецкий и то на “три”. На немецком я и вспомнил целую фразу, которую мы со школьными товарищами хорошо заучили. Ее я и сказал Анастасии:
— Их либе дих, унд гибт мир дайн хенд.
Она протянула мне руку и ответила на немецком:
— Я даю тебе руку.
Поражаясь услышанному, еще не веря своим ушам, я спросил:
— И что же, каждого человека можно научить всем языкам?
Я интуитивно чувствовал, что этому необычному явлению должно быть какое-то простое пояснение, и я должен осознать его, донести людям.
— Анастасия, давай рассказывай моим языком и постарайся с примерами, и чтоб понятно было, — попросил я немножко взволнованно.
— Хорошо, хорошо, только успокойся, расслабься, а то не поймешь. Но давай я сначала тебя писать научу на русском языке.
— Умею я писать, ты про обучения иностранным языкам рассказывай.
— Не просто писать, я писателем тебя научу быть, талантливым. Ты напишешь книгу.
— Это невозможно.
— Возможно! Это же просто.
Анастасия взяла палочку и начертила на земле весь русский алфавит со знаками препинания, спросила сколько здесь букв.
— Тридцать три, — ответил я.
— Вот видишь, букв совсем немного. Можешь ты назвать то, что я начертила, книгой?
— Нет, — ответил я, — это обычный алфавит и все. Обычные буквы.
— Но, ведь, и все русскоязычные книги состоят из этих обычных букв, — заметила Анастасия, — ты согласен с этим? Понимаешь, как просто все.
— Да, но в книгах они расставлены по-другому.
— Правильно, все книги состоят из множества комбинаций этих букв, расставляет их человек автоматически, руководствуясь при этом чувствами. Из этого и следует, что сначала рождается не комбинация из букв и звуков, а чувства, нарисованные его воображением. У того, кто будет читать, возникают примерно такие же чувства, и они запоминаются надолго. Ты можешь вспомнить какие-нибудь образы, ситуации из прочитанных тобой книг?
— Могу, — подумав, ответил я. Вспомнился почему-то “Герой нашего времени” Лермонтова, и я стал рассказывать Анастасии. Она прервала меня:
— Вот видишь, ты можешь обрисовать героев этой книги, рассказать, что чувствовали они, а с того момента, как ты прочитал ее, времени прошло немало. А вот если бы я попросила рассказать, в какой последовательности расставлены в ней тридцать три буквы, какие выстроены из них комбинации, ты смог бы это воспроизвести?
— Нет. Это невозможно.
— Это действительно очень трудно. Значит, чувства одного человека передались другому человеку с помощью всевозможных комбинаций из тридцати трех букв. Ты смотрел на эти комбинации и тут же забыл, а чувства, образы остались и запомнились надолго… Вот и получается. Если душевные чувствования напрямую связать с этими значками, не думать о всяких условностях, душа заставит эти значки стать в такой последовательности, чередуя комбинации из них, что читающий, впоследствии, почувствует душу писавшего. И если в душе писавшего…
—