5
Прошло несколько месяцев с того дня, как Слава потерял зрение. Он так и не смог вновь увидеть мир вокруг. Сколько раз ранее он говорил сам себе, как его достали машины, толкущиеся вместе с ним в пробках, что из-за них он не может быстрее добраться до дома с дежурства. Как он ненавидел походы в магазины на выходных, раздражаясь сумасшедшим столпотворением людей, детей и машин. Так ему хотелось покоя, но нигде он не мог найти его. Ссоры с Мариной теперь уже не казались такими надоедливыми и выматывающими. Сейчас, находясь во тьме, он мечтал увидеть глаза Марины, наполненные гневом во время очередной ссоры. Увидеть искривленное от негодования ее лицо, ту самую морщинку, появлявшуюся на лбу, когда Марина сводила брови к переносице, источая искры злости из глаз. Мечтал вновь увидеть ее лицо, подернутое блаженством, когда они занимались любовью. Ее глаза, медленно открывающиеся, томные, словно закрытые туманом сладострастия, а потом веки закрывались и из приоткрытого рта, округленных губок, чуть подсохших от частого дыхания вырывался нежный стон удовольствия… Он хотел все это видеть снова, но Марина довольно быстро распрощалась с мужчиной-инвалидом. Естественно, она не стала озвучивать истинную причину расставания. Марина списала свое нежелание продолжать отношения на то, что устала от них и ей нужен таймаут на неопределенный период. Но что Слава, что Марина понимали, что все дело в его внезапном недуге, выраженном в слепоте. Слава безвыборочно кивнул, желая лишь одного взглянуть в глаза девушки. Последний раз. Но тьма не отступала.
Вместе с отцом Слава безрезультатно скитался по врачам, пытаясь найти причину слепоты. Врачи, все как один, лишь безвольно разводили руками и пожимали плечами, мол ничего подобного не видели раньше, чтобы полностью здоровые глаза без единого нарушения функций и внешних воздействий вдруг перестали видеть. Некоторые даже не верили в то, что сидящий перед ними молодой мужчина слеп. Они думали, что это какой-то глупый врачебный прикол. Кто-то посмеивается, считая шутку квинтэссенцией медицинского юмора. А кто-то просто просил не тратить время на не нужные розыгрыши потому, что за дверью кабинета ожидают пациенты, которым действительно нужна помощь.
В какой-то момент Слава отчаялся, принимая себя слепым. А потом и отец опустил руки. Слава вслед за девушкой лишился и работы. Врачу, чтобы лечить нужны глаза, чтобы поставить правильный диагноз, а глаз у него не было.
Единственное, чему он отчасти был рад, это то, что он больше не видит Сашу. Ее безэмоциональное, каменное лицо и глаза, черные и пустые, и в то же время переполненные жизнью, той о которой он хотел узнать, но так и не смог. Ему, честно говоря, хотелось и не слышать ее, ее речи, изобилующие понятным только ей смыслом, слова, которые он совсем перестал понимать и тихое мычание неизвестных никому молитв, часто доносящихся из ее комнаты, когда она была дома. Он стал по-настоящему бояться сестру, но чувствовал себя безоружным против нее. Много раз он думал о том, что она наблюдает за ним в тот или иной момент, но он не знал, насколько часто это было на самом деле.
Саша полюбила смотреть на брата, сидящего у окна, отвернувшегося от него, но продолжающего слушать звуки, доносившиеся с улицы из открытой форточки. Что он хотел там услышать? Представлял ли он кто или что издало тот или иной звук? Она не знала. Да и не это было ее целью. Она просто наблюдала как работает несчастье. Саша много раз наблюдала как счастье воздействует на человека. Любое счастье. Даже самое маленько и нелепое, на любителя. И она поняла, что счастье – это эгоистическое чувство, эмоция. Человеку хорошо. Он рад, счастлив, потому что ему хорошо. А что же несчастье? Как человек справится с ним? Неужели вот так? Сидя у открытого окна и слушая чужие звуки, не понимая откуда и для чего они появились? Пережевывая затхлые картинны прошлого, черпая из них некротическую энергию? И это все? Саша чувствовал себя немного расстроенной. Ни этого она ожидала от человека. И когда ей становилось грустно, неинтересно или того хуже, она злилась оттого, что видела, она уходила из дома.
Прогулки по поселку, забитому коттеджами, приносили ей гораздо больше веселья и наслаждения. Когда она проходила по улице, люди вели себя так, словно видели чуму, идущую в человеческом обличие. Окна закрывались, шторы и жалюзи падали вниз; двери захлопывались и слышно, как быстро и судорожно щелкали замки; люди, увидевшие, что Саша приближается, крестились кто как мог, пятились за заборы, спеша закрыть двери. Никто не общался с ней. Соседи давно перестали заходить в гости, полагая, что в доме, где жила Саша завелась нечисть. Саша и есть та самая нечисть. Или уж точно ведьма. Любое несчастье, горе произошедшее в поселке неминуемо навлекало на Сашу шквал сплетней. Страхи жителей возрастали и казалось, что их боязни не было границ. Родители прятали детей, едва завидев девушку, как от прокаженной, умывали их святой водой, плевали, стучали по дереву. Отец Саши знал о том, как население относилось к его семье, а именно к его дочери и со дня на день ждал, когда толпа перепуганных селян завалится к нему во двор с горящими факелами и вилами, требуя выдать им дочь на растерзание. И самое ужасное то, что ему казалось, что он не колеблясь отдал бы Сашу, потому что сам глубоко в душе опасался ее. Как и все местные жители он считал ее виноватой во всем, что происходило в поселке, более того он был уверен в том, что потерял жену из-за нее. Может быть, он и сам не прочь бы ворваться с вилами и огнем к дочери в комнату и уничтожить ее. Но ему было страшно.
В тот день, не отягощённый ничем, Саша отправилась в Москву, где должна была встретиться со своим парнем Артемом. Тот совсем недавно предложил ей встречаться, так и не определившись в своих чувствах. Он до сих пор не мог сказать, любит ли девушку или она просто слишком сильно нравится, или он тоже опасается и решил быть в числе ее друзей, нежели врагов. Он часто вспоминал день, когда предложил ей вступить в отношения. Как он изысканно подбирал слова, чтобы описать чувства и эмоции, как его потрясывало, руки дрожали, а язык заплетался. А ее лицо, глаза, мимика не выражали ничего. Она со свойственным ей холоднокровьем внимательно слушала его слова и словно дикий волк наблюдала за каждым его жестом. Потом она кивнула в ответ, и Артем воспринял этот молчаливый кивок как знак согласия.
Будучи совершенно неопределившимся в собственных эмоциях по отношению к девушке, Артем отчетливо понимал, что сексуально Саша точно влечет его. Он ждал момента, когда она будет благосклонна к нему и позволит чуть больше, чем детский поцелуй в щечку. Но он не торопил события. Да и Саша была словно каменная, хотя это обычное ее состояние и к нему Артем привык.
Саша ехала в электричке, в последнем вагоне, потому что там всегда меньше всего было народу. На станции зашла компания подвыпивших парней лет 23-25 и весело галдя, уселась слева от Саши. Она не замечала их. Смотрела, не моргая как за окном пролетают леса и дома, сокрытые в них жизни других людей.
– Эй! – крикнул ей парень и шумная компания захихикала. Саша даже не моргнула, все так же беспечно продолжила смотреть в окно. Парень еще несколько раз попытался позвать девушку, но она так и не отреагировала. Заведенный игнорированием парень пересел к Саше напротив, чем, наконец, привлек ее внимание. Она перевела на него полный безразличия взгляд. Ни одной эмоции не проскочило на ее мертвенно-бледном лице.
– Привет, – парень растянулся в улыбке, хотя, глядя на лицо девушки, улыбаться ему совсем не хотелось, а скорее уйти от нее. Да подальше! Саша молчала. – Куда едешь? – спросил он, уже не улыбаясь. Мягко говоря, ему стало не по себе. Саша опустила глаза, уголок ее губ чуть приподнялся, но она не проронила ни слова.
– Фил, отстань от девушки! – крикнул кто-то из друзей. – Не видишь что ли? Ты не вызываешь у нее желания общаться!
– Отвали! – ответил им парень и снова уставился на Сашу. Она вновь смотрела на него своими черными глазами. Что-то отталкивало его в ней, вызывало даже отвращение. Ему уже и самому хотелось встать и отойти от нее. Но его львиная часть была словно Прометей, прикована к девушке и как бы он не силился, не смог даже шелохнуться.
– Филипп, – произнесла Саша, – мне очень нравится это имя. Если у меня когда-нибудь родится сын, я назову его Филипп.
Парень молчал, растерянный, не зная, что ответить девушке.
– Так куда ты едешь? – снова спросил он спустя минуту неловкого молчания.
– А меня зовут Александра, – ответила девушка и снова уставилась в окно.
Понимая, что разговор клеится в сомнительном русле, Филипп решил все-таки отстать от девушки.
– Очень приятно. Ладно, счастливого пути, – сказал он и встал, но тут же почувствовал твердую хватку на запястье. Он провел глазами по тонким, длинным пальцам, обхватившим его руку, и замер, вглядевшись в глаза, смотрящие на него.
– Филипп, – произнесла Саша так тихо, что только парень мог услышать ее, – тебе пора заканчивать, – улыбнулась девушка и отпустила его руку.
Едва Филипп уселся к своим друзьям, раздался хохот и подколы, которые Саша не слушала, рассматривая сменяющиеся пейзажи за окном.
А на следующей станции Филипп сообщил друзьям, что ему просто скучно ехать вот так вот ничего не делая и дальше он поедет на крыше электрички. Так будет весело и бесплатно. Друзья посмеялись и попросили скинуть фотки… Никто из них не знал и знать не мог, что на вокзал приедет обгоревшее тело Филиппа, изъеденное агрессивным электричество. Но Саша знала. Улыбка так и не покинула ее лицо до момента встречи с Артемом.
– Что такая довольная? – спросил он, обнимая девушку в метро.
– Я люблю, когда моя душа поет, – прошептала она в ответ.
– А причина пения? – спросил Артем в надежде услышать хоть какое-то признание от девушки или хотя бы какое подтверждение чувств по отношению к нему.
– Причина в начале и конце, – ответила она и посмотрела ему в глаза, – все, что началось, должно закончиться рано или поздно, а тут уж как повезет.
– Да ну! – сказал Артем, чуть расстроившись, так как так и не услышал от Саши ни слова о себе, и вздохнул, – ты слишком пессимистична, Саш. А как же вечная любовь, в которую вы, девчонки, так сильно и непоколебимо верите? А как же любовь родителей к детям? Любовь человека к животным? Дружба? Настоящая дружба? Обещания? Правда? Много, что не имеет конца.
– Все, что имеет начало, имеет конец, – повторила Саша. – Все. Начало и конец – это две неразделимые, неотъемлемые составляющие друг друга, как бы пессимистично или оптимистично для тебя это не звучало. Начало всегда приведет к концу. – Ответила девушка.
– И вот эти вот упадниченские настроения вызвали у тебя не бывалый восторг? – удивился Артем.
– Да.
Артем пожал плечами, удивленно вскинув брови все еще не в силах окончательно принять странности своей девушки.
– Хорошо, что мы не можем знать, когда придет конец, – со вздохом сказал он.
– Вообще-то, можем, но никто не хочет подключать здравый смысл, верить и понимать. Наш исконно русский “авось” не победим. Я знаю о завершении все. Так же, как и о начале, – Саша чуть улыбнулась.
– И когда будет конец у нас? – Артем усмехнулся, естественно не веря девушке ни грамма.
– А у нас еще ничего и не началось, – ответила она и взглянула на озадаченное лицо Артема, затем продолжила, – но я знаю, когда начнется. У тебя никого нет дома. Целых три дня. Ты пригласишь меня или подождем другого начала?
Артем нахмурился, пытаясь вспомнить, когда он сказал Саше о том, что его родители уехали на несколько дней по рабочим делам. И, конечно же, он не мог вспомнить, потому что точно не говорил этого Саше, так как сам узнал об этом день назад и даже не смел мечтать пригласить девушку к себе в гости, будучи напуганным ее неприступностью.
– Конечно, приглашу, – чуть заикаясь сказал Артем, все еще пытаясь понять, как Саша узнала о том, что его родители уехали. – Пойдем ко мне? – улыбнулся он.
Саша кивнула в ответ и совсем скоро они уже сидели на кухне, пили чай и смотрели друг на другу в глаза. Каждый был поглощён своими собственными мыслями. Артему они казались неразрешимыми, Саша же наоборот думала о начале и ничего не казалось ей неразрешимым. У нее не было проблем. Никогда. Она просто ждала, когда Артем развеет все свои страхи и переживания. Но он молчал. Его глаза казалось бессмысленно скитались по лицу девушки, словно хотели найти ответ на какой-то вопрос, который гложет парня уже далеко не первый день. Растерянные, чуть испуганные, как глаза ребенка, попавшего в непонятную ситуацию.
Саша вздохнула и отвела взгляд. Ей довольно быстро наскучило смотреть на потерянного парня. А еще через пару минут она вовсе перестала ждать от него каких-либо действий. И это совсем не расстроило ее, как могло бы расстроить другую девушку, находящуюся в начальной стадии отношений. Ей было наплевать или же она хорошо притворялась, что ее ничто не заботит.
– Почему ты такая? – первым не выдержал Артем, заметив, что Саша с большим интересом смотрит на плавающую чаинку в кружке, чем на него. Девушка подняла на него взгляд. Вот он! Холодный, черный, вакуумный взгляд в бездну, впирающийся в его глаза.
– Какая? – ее голос прозвучал так, словно они были в древнем склепе, но не было никакого эха. Даже ее звук был каким-то мертвым.
– Ты как ходячий труп, – грустно сказал Артем и опустил глаза, не в силах больше терпеть невыносимо тяжелый взгляд Саши.
– Разве я изменилась за то время, сколько ты меня знаешь?
– Нет, – пожал он плечами.
– То есть я всегда была такой? – чуть улыбнулась девушка. Артем смутился, покачал головой, понимая к чему клонит девушка.
– Я не это имел в виду… – начал было он.
– А что тогда?
– Твоя удивительная хладность!
– Да. Моя изюминка. Знаешь, я не всегда была такой. Были времена, когда я была горячей. Во мне кипели реки вулканической лавы, я чувствовала себя по-настоящему ядром земли, – Саша чуть улыбнулась и посмотрела в сторону. – Потом обстоятельства сыграли со мной злую шутку. И я замерзла. Злые шутки – это хорошо, согласись! Они заставляют переосмысливать не только то, что окружает тебя, но и то, что у тебя внутри. Помогают понять, точно ли у тебя там горячая лава или льды пустынной Европы. Или они могут трансформировать одно состояние в другое и самое в этом прекрасное, что в подобных переходах не нужны точные науки. Их законы не будут работать. Ты трансформируешься так, как тебе хочется, как ты считаешь нужным.
– Я как всегда не понимаю тебя, – усмехнулся Артем, – нет, я, конечно, понимаю, но не понимаю для чего ты говоришь многие вещи.
– У меня нет задачи, чтобы ты понял меня. Я просто отвечаю на твои вопросы и высказывания. Понять меня – это твоя задача, – Саша нахмурилась, смотря на парня тяжелым пронзающим взглядом.
– Я знаю. Конечно, моя, – Артем почувствовал, что ему срочно нужно оправдываться перед девушкой. Это была не просто нужда, а собственное необъяснимое желание. Саша встала и положила указательный и средний пальцы поперек его губ, не давая ему произнести больше ни слова.
– Ничего не говори, – прошептала она, – люди не умеют говорить, а те, кто умел, давно умерли.
Артем нахмурился, но продолжал сидеть неподвижно.
– Я знаю, зачем я здесь. И ты это знаешь. Так почему мы тратим время на тяжкую для тебя дискуссию? Ты хочешь увидеть мой пожар? Огонь, что пылает в недрах меня? Я покажу!
Саша стянула с себя черную водолазку, джинсы и нижнее белье. Все случилось так быстро, что Артем не успел и глазом моргнуть, как его руки, дрожащие и испуганные, уже прикасались к холодному телу девушки. К ее божественно пропорциональной, идеальной фигуре, к которой он, тайком от себя, мечтал прикоснуться уже очень давно. Неестественный холод, неживой, поначалу отталкивал его, пугал, устрашал, и ему хотелось отдернуть руки от ожившего айсберга, сбежавшего из пучин Атлантического океана, но мышцы не слушались его.
Внезапно они оба оказались в родительской кровати коварно огромных размеров. Артем совсем ничего не понимал, что происходит вокруг него и с ним собственно. Он не мог оторваться от девушки ни физически, ни морально. Он почувствовал как тает в поцелуе. Во взрослом поцелуе, предвещающем столько всего прекрасного, необетованного и многообещающего. Его ладони, вцепившиеся невидимыми маленькими крючками в осиную талию девушки становились теплыми. Да! Ее тело однозначно становилось теплее, а потом и вовсе горячее. Блаженство интимной близости сносило ему голову, убивая по клеточке разум. Ему становилось все горячее. Капельки обильного пота проступили по всему телу.
– Мой огонь нужно кормить, – прошептала Саша в порыве немилосердной страсти, – покорми его! – она обхватила его бедра ногами, крепко прижимая к себе его разгорячившееся тело. Артем, без ума от наслаждения и небывалой отдачи девушки, не сразу понял, что его тело уже практически горело, настолько сильно ему было жарко. Он даже не мог осознать на самом ли деле такое ранее холодное и вроде бы бесчувственное тело Саши может давать столько жара.
Саша стояла в дверях в спальне родителей Артема и смотрела как парень, поглощённый чем-то, может кем-то невидимым, отдается своей страсти. Как невидимый огонь покрывает его кожу пузырями и волдырями, покраснениями. Тут же пузыри лопались, истекали кровью и жидкостью белого цвета. Вскоре на теле молодого человека не осталось ни одного целого куска кожи. Его многообещающие движения становились все тише, спокойнее, а затем и вовсе остановились. Глаза застыли в паническом экстазе. Зрачки медленно сужались, пока не замерли на мертвой точке на потолке.
Вечером Саша возвращалась в поселок, отрешенная и расстроенная. То, что она сделала, оставило отпечаток на сердце. Чувство вины? Что это? Позади девушки двигалась черная тень огромной собаки, невидимая миру.
Саша была задумчива, шла не обращая внимания ни на что. Мир вокруг словно прекратил свое существование, исчезнув за секунду и утащив с собой любую жизнь или даже намек на нее в неизвестное небытие.
– Эй ты! – раздался возглас чуть правее девушки. Саша молча шла дальше, ничего не слыша, изучая свое внутренне состояние и расцветший букет мыслей. – Слышишь! – не унимался голос. – Ведьма чертова!
Саша, наконец, услышав какой-то звук, остановилась и повернулась в сторону шума. По правой стороне дороги, по которой шла Саша, стоял парень. То был ее сосед. Их дома стояли через 4 друг от друга. Саша видела его много раз в компании друзей, шатающегося по ночному поселку, громко разговаривая, хохоча и распивая самогон, купленный у деда Толи. Не раз он пытался цеплять Сашу, едва стоило им пересечься на улице, но девушка редко слышала его. Она практически на постоянной основе пребывала в своем собственном мире, из которого реальности было сложно вытащить ее. Но в тот поздний вечер Саша услышала сторонний оклик и остановилась. Нахмурившись она пристально смотрела на молодого человека, буквально пожирая его своими черными бездонными глазами.
Саша не заметила, что сзади нее улица освещается ярким дальним светом, который вышвыривали из себя фары стоявшего за спиной автомобиля.
– Че так смотришь? – задирался парень, сделав пару шагов навстречу к девушке. Позади послышалась нарастающая музыка, раздающаяся из открывающихся двери машины.
– Серый, это ты про нее рассказывал? – громко спросил другой мужской голос. Саша никак не реагировала ни на соседа, ни на появившихся троих парней из машины, ни на фары освещающие ее ноги. Для нее мир все еще был где-то потерян, старательно пытаясь хоть на дюйм вынырнуть перед застывшими глазами девушки.
– Ага, – кивнул Сергей, уже практически стоя около Саши. – Че? – спросил он со злобной ухмылкой девушку. Саша ничего не отвечала.
– Она немая что ль? – раздался еще один мужской голос чуть ли не возле уха девушки. – Алле, гараж!
Саша медленно, с трудом оторвав невыносимо тяжёлый взгляд от Сережи, перевела его на парня, разговаривающегося с ней.
– О, черт! – выругался он и от неожиданности даже сделал шаг назад, узрев невероятную черноту глаз девушки, ее фарфоровую, мертвенно-бледную кожу, нездоровую худобу лица, чуть скрытого за длинными черными волосами. – Ты не говорил, что она такая страшная.
– Да че ты на ее рожу смотришь! – возмутился Сережа, – смотри ниже. Эта сумасшедшая ни раз рассекала по улице голая! Уж поверь, сиськи у нее что надо! Да и задница тоже!
Парни злобно рассмеялись и Сашу окутал невозможный запах алкоголя и сигаретного табака. Но она даже не шевельнулась, изучая лицо друга Сергея.
– Эй, чокнутая, поехали с нами, покатаемся? – предложил он.
– Можешь не спрашивать ее, – Сергей тут же подал голос, крепко схватив Сашу за запястье. – Дерьмо! – тут же выругался он и чуть было не разжал пыльцы. – Холодная как трупчатина!
– Эй! – снова позвал ее молодой человек. – Ну как? Едешь с нами?
– Едет, – решил за нее Сережа.
– Может, ну ее на хрен? – спросил парень, стоявший чуть поодаль. – Проблем потом не оберемся из-за этой чокнутой суки.
– Зассал что ль, Тарас? – злобного усмехнулся Сергей, еще сильнее стиснув запястье девушки. – Садись за руль. Пошли. – Скомандовал он и потащил Сашу за руку к машине.
Все быстро уселись, проворно захлопнув за собой двери. Машина резко тронулась и помчалась вглубь поселка. Краем глаза Саша заметила как в доме, около которого она повстречала недружелюбную компанию, в окна смотрела бабка Нина, периодически крестилась. И едва Саша оказалась на заднем сиденье машины, прозрачная тюль задернулась, как будто глаза, скрытые за ней, ничего необычного не видели.
– Куда едем-то? – спросил Тарас, когда машина проехала практически весь поселок.
– Прямо. Там за последним домом будет дорога чуть левее. Держись ее.
– Куда она ведет? – спросил парень, сидящий от Саши справа.
– В лес. В густой, страшный, мать его, лес! – рассмеялся Сережа и хлопнул Сашу по колену, крепко сжав ее бедро. – Слышишь, сука, в лес! Ты же вечно шляешься по лесам голой. Сегодня нет желания пошляться?
Саша ничего не отвечала. Она сидела, зажатая между парнями с совершенной невозмутимостью и удивительным спокойствием, смотрела как костлявая рука, горячая и сильная, лапает ее ногу, сжимая мышцы до синяков на коже.
– Как тебя зовут? – спросил Тарас, бросив беглый взгляд в зеркало заднего вида. На секунду он даже вздрогнул. В отражение между Серегой и Лехой, сидело словно приведение.
– На светские беседы потянуло? – Леха спросил друга и приобнял Сашу, рассматривая ее застывший профиль. – Серый, она точно не немая?
– Да точно те говорю! – Сережа снова сжал бедро девушки с силой, дабы заставить ее издать хоть один звук. Но Саша молчала.
– Просто интересно, как девку-то зовут. – Буркнул Тарас и бросил косой взгляд на сидящего рядом Стаса. Из них из всех Стас был самым молчаливым. Он долгое время молча пялился на девушку на улице, а теперь смотрел как проселочная дорога превращается все в менее объезженную дорожку, скрываясь под машиной. Казалось, что ему вообще было плевать, что происходит в тот момент и так же ему было наплевать на то, что будет происходить и с кем. Он умеренными глотками пил самогон, запивая его соком. Затем передал бутылку Тарасу.
– Сука ее зовут. Сегодня к ней так будем обращаться! – Сергей наконец перестал сжимать ногу девушки, еще раз сильно хлопнув ее по колену.
Ночь укрыла природу. Лес спал, в то время как проснулись хищники. Ухали совы, бегали ежики. Сверчки стрекотали вовсю, словно старались перекричать друг друга. Листья на деверьях застыли, трава покрылась росой.
– Ты точно уверен? – спросил Тарас, глядя как Серега и Леха стаскивают кофту с Саши.
– Успокоишься ты, нет? – рыкнул на него Леха.
– Посмотри на нее, она даже не сопротивляется.
– Нам же лучше, геморроя меньше! – Серега с силой дернул за штаны, оторвав пуговицу.
– Ну она ж больная, пацаны! – Тарас пытался аргументировать свое нежелание надругаться над девушкой. – Это то же самое, что инвалида изнасиловать! А потом эта сука заявит на нас.
– Не заявит, – Серега схватил Сашу за волосы и посмотрел ей в глаза. – Ее весь поселок ненавидит. Все знают, что она ведьма! Что своими проклятьями убивает людей. Если мы ее тут трахнем, а потом еще и на лоскуты порежем, нам только спасибо скажут. Да, сучка? – Серега пялился в глаза девушки. Внезапно он замер, не в силах отвести взгляда от лица Саши. Она сама стянула с себя штаны, не прерывая зрительного контакта, прижалась к Сереге, холодными безжизненными руками стягивая с него штаны и трусы. Парень все еще держал ее за волосы, не в состоянии ни шевельнуться, ни сказать ни слова. Крепко обнимая его, Саша опустилась с ним на траву, в холодную росу и уселась сверху на парня, который единственное, что смог сделать, так это наконец разжать пальцы и отпустить волосы девушки. Ему стало так хорошо и тепло, что он терял контроль над своим телом, жадно впиваясь пальцами в нежную кожу девушки. Чем быстрее двигалась Саша, восседая на парне словно на императорском троне, тем быстрее учащался сердечный ритм Сергея. Чем глубже дышала Саша, тем поверхностнее становилось дыхание Сергея…
– Серег, ты че? – осторожно спросил Тарас друга, застывшего около девушки. Тот ничего не ответил, продолжая стоять как каменный идол, высеченный много веков назад.
– Эй, Серый! – Леха тоже заметил неладное. Саша же не обращала ни на что внимания, лишь пронзала застекляневшие глаза Сергея своими черными глазищами. На ее тонких фиолетово-синих губах растягивалась едва заметная улыбка. Позади девушки промелькнула тень какого-то животного. Но никто из парней не заметил ее, поскольку все были поглощены необъяснимым стопором Сергея.
– Серега! – снова позвал Леха и сделал шаг к своему другу. Он дотронулся до его плеча и Серега словно старая, кривая кукла на кривой подставке, не сгибаясь и не шевелясь упал на землю. Волосы Саши, как жуткие черные змеи скользнули сквозь его окаменевшие пальцы, словно они самостоятельно выбрались из западни, ударившись об обнаженное плечо девушки, рассыпались густым черным шелком вниз.
– Серый! Серый! – тут же подскочил Тарас к парню, пытаясь поднять его. Но он не мог. Казалось, что Сергей весит как пассажирский самолет до верху забитый людьми и багажом. К тому же он совсем не гнулся. Ни одну из его конечностей невозможно было согнуть. Даже пальцы и те застыли в том состоянии, словно все еще держали волосы Саши.
– Серега, вставай! Ты че?! – парни бегали вокруг замертво упавшего Сергея, пытаясь поднять его и один лишь Стас сидел на трухлявом пеньке и спешно попивал самогон, краем глаза наблюдая за тем, что творится вокруг.
– Ты что с ним сделала? – заорал Леха и схватил Сашу за плечи, сильно тряхнув ее. – Че сделала? А?!
– Ночью бродить по лесам, – тихо, медленно, как бы распевая, сказала Саша, – похоть животная и лжевластие велело вам. Тщеславие вы свое позабавить хотели, совершить самосуд вам идея пришла. Первый упал, захлебнувшись иллюзией в собственном теле. Двое других познали безумие до тла. И последний вошел в мрачный Стикс, доставив себя сам.
На последнем слове Леха услышал позади крик Стаса. Обернулся и тут же по горлу чиркнул острый канцелярский нож, забрызгав лицо Саши кровью. Тарас бросил попытки поднять Серегу и закричал не своим голосом, увидев, что пьяный в стельку Стас с окровавленным ножом идет к нему.
– Стас! – прошептал он, пятясь назад. – Друг, успокойся! Все в порядке. Мы… – не успел Тарас договорить предложение, как нож сверкнул холодным блеском в свете восходящей луны и проворно резанул Тараса по горлу. Стас облил зарезанных друзей самогоном и поджог. За все время он ни разу не взглянул на Сашу. Ее словно не было в том лесу. Затем Стас уселся в машину и, нажав педаль газа в пол, умчался назад в поселок. Утром люди будут вылавливать белую иномарку из реки, сорвавшуюся с моста. Из нее спасатели будут доставать захлебнувшегося Стаса, распиливая железо, потому что все двери будут заблокированы.
Саша добралась до дома только под утро. Едва она вошла в дом, тут же наткнулась на выходящего из ее комнаты отца. Он остановился как вкопанный в начале из-за того, что дочь поймала его очевидно за тем, за чем он не хотел, чтобы его ловили. А потом внешний вид Саши напугал и встревожил его. На ней не было кофты. Девушка держала ее в руках. В ткани застряли сучки, сухие травинки и иголки то ли сосны, то ли ели. Из мест предполагаемых швов торчали нитки и местами зияли дырки. Штаны были на девушке, но расстегнуты, точнее пуговица была выдрана с мясом, а собачка молнии была сломана. Волосы спутаны и торчали в разные стороны, как сучки вороньего гнезда. На бледной, практически белой коже лица и груди бросились в глаза капли засохшей бордовой крови, словно чёрные родинки
Отец боялся дочь, старался пересекаться с ней как можно реже, но ее внешний вид огорошил его.
– Что случилось, Саш? – спросил он, не на шутку встревожившись, поспешно подошел к дочери. Саша испепеляла его дотошно внимательным взглядом.
– Что ты искал в моей комнате, пап? – спросила она холодным, глухим голосом, несвойственным ей. Отец сразу же остановился, пытаясь узнать голос своего ребенка. Может это ее голос? Может он не узнает его потому, что слишком редко общается с дочкой, проживая при этом под одной крышей? Когда он последний раз разговаривал с ней? А она с ним?
– Ничего, – смутившись, ответил он, – услышал какой-то шорох, пошел проверить, – тут же соврал он. – Что с тобой случилось? Ты ранена? На тебе кровь.
– Это не моя кровь. – Саша опустила глаза, но не потому, что ей было стыдно или неловко, а потому что ей не нравилось смотреть на вранье отца.
После ответа дочери ноги Николая Борисовича стали ватными, по спине пробежали мурашки, не те мурашки, которые бегают от наслаждения, а другие, которые покрывают тело человека, когда он сильно чего-то или кого-то боится.
– Чья это кровь? – ужаснувшись звука собственного голоса, звучавшего как скрип старой двери, которая совершает последнее в своей жизни движение, перед тем как ее петли сломаются, превратившись в пыль, а сама дверь упадет и развалиться.
– Зверей, – ответила Саша, – я могу пройти в свою комнату? Я немного устала.
– Да-да, конечно, – затараторил отец и пропустил дочь, прижавшись к стене.
Уже ближе к вечеру Саша проснулась, поела, и, налив большой стакан воды, вышла во двор.
В беседке сидел Славка и казалось смотрел в одну точку. Страшное пророчество Саши сбывалось. Зрение так и не вернулось к нему. Слава не просто ослеп. Он остался один в полной темноте: ни любимой девушки, ни любимой работы, ни друзей. Никого. У него не осталось никого и ничего. Вот так в одно мгновенье потерять всё. Рядом с ним на скамейке лежала черная палка, которой Слава ощупывал пространство перед собой, чтобы не споткнуться и не упасть, не сломать себе ничего в довесок.
Беззвучной походкой Саша подошла к нему и села рядом. Славка вздрогнул и тут же рукой пощупал пространство около себя.
– Бать, ты? – спросил он, в душе понимая, что это не отец. С отцом он разговаривал утром, когда тот уходил на работу. Это его сестра. Слава больше всего хотел, чтобы это был кто угодно, соседи, воры и убийцы, но только не сестра, потому что он до чертиков боялся Сашу и у него не было никаких сил скрывать свой страх.
– Нет, братик, – со скрытой насмешкой ответил голос сестры.
– Саша, – с долей ужаса произнес он, пытаясь нащупать свою трость, которую Саша убрала со скамейки. – Привет.
– Привет, брат, привет, – девушка смотрела в небо, на солнце, клонящееся к закату. – Давно здесь сидишь?
– Не знаю, – пожал он плечами.
– Ох, – вздохнула Саша и посмотрела на брата, – я никак не привыкну к твоему недугу. До сих пор не могу поверить в то, что ты даже не можешь сказать сколько времени.
– Да, – согласился Слава, всем своим видом показывая, что ему некомфортно быть наедине с сестрой, но Саша упорно делала вид, что не замечает никакой неприязни со стороны брата.
– Говорят, – Саша замолчала на секунду-другую, – что ко всему привыкаешь.
– Отец рассказал, что ты неважно выглядела сегодня утром, – Слава решил сменить тему.
– Правда, – девушка посмотрела на брата, в его раскрытые глаза, покрытые мутной пленкой и с улыбкой на лице поводила рукой у него перед носом. – У меня и вечер был неважным.
– Что случилось?
– Случилось то, что собиралась случиться долгое время, – Саша улыбнулась и сделала глоток воды. – Хочешь пить?
– Нет, – испуганно ответил Слава, еле разлепив сухие губы от жажды.
– Аблебин! Открывай! – раздался громкий, злой крик за забором, а затем и глухой удар чем-то тяжелым в дверь.
– Что это такое? – встревожился Слава, еще интенсивнее приступил к поискам своей трости, безрезультатно щупая воздух, лавку и все, что попадалось ему под руку.
– Посиди тут, – Саша смотрела на тщетные попытки брата найти трость, которую она так издевательски крутила в руках, – я пойду посмотрю, что там такое.
Девушка открыла дверь. Перед домом собралась большая часть жителей поселка. Женщины, мужчины, старики и бабки. Их лица искажали гнев, злость, обида и самый настоящий страх. Они все что-то кричали, каждый на свой лад. Услышать и понять каждого было невозможно из-за чудовищного громкого гула, который они вместе создавали. Но общую суть собрания Саша без особого труда уловила. Все эти люди пришли обвинять ее в колдовстве. Постоянно были слышны крики, выскакивающие от тех, то от других «ведьма», «колдунья», «дьяволица». Саша отчетливо услышала и несколько предложений о том, что все эти люди хотели сделать с девушкой. Кто-то предлагал четвертовать, кто-то пошел по старинке, крича об инквизиции и о том, что Сашу надо просто сжечь. Кто-то оказался милосерднее и предлагал изгнать девушку и ее семью из поселка.
– Вы пришли в мой дом даже не подготовив и не согласовав все свои идеи? – удивилась девушка. Она говорила тихо, и толпа замолкла, чтобы услышать ее.
– Мы пришли высказать свое недовольство! – крикнул один из толпы.
– Вы пришли ко мне сами не зная с чем, – Саша впилась в говорящего глазами.
– Не смотри ей в глаза, Толик. Не смотри, говорю! – зашептала рядом с ним стоящая женщина, – эта ведьма околдует тебя!
– Скоро к тебе придет полиция! – крикнул другой мужик, – в лесу нашли трупы троих и один из них, Серега, сын Ильи Ивановича, подполковника! Четвертого выловили в реке! А баба Нина видела, как ты садилась к ним в машину. Ты убила их всех!!! – кричал он, а толпа подхватывала каждое сказанное слово.
– Где же ваши вилы? – прошептала Саша, осматриваясь и запоминая каждое лицо в толпе. – Ну что ж, – сказала она чуть громче, – пусть приходит!
– И ты единственная, кто выжил! Ведьма! – крикнула женщина. – У тебя больше не получится ускользать от правосудия. Если полиция бессильна, мы сами с тобой разберёмся! Ты больше не будешь жить в нашем поселке! Убирайся отсюда, исчадье ада!
Саша улыбнулась, глядя женщине прямо в глаза, и кивнула, словно в знак согласия. Затем она медленно развернулась и закрыла дверь перед толпой. За забором снова послышались угрозы и крики, но девушка больше не слушала их. А толпа перепуганных и озлобленных людей, занятая порицаниями, обвинениями и угрозами, не заметила, как позади них рысцой бегала тень большой собаки или волка.
– Что там такое, Саш? – обеспокоенно спросил Слава. – О каких трупах они говорят и почему пришли сюда?
– Просто о трупах, – Саша зевнула, – и пришли они сюда за возмездием. Они получат его.
– Саша, – дрожащим голосом сказал Слава, дальше перейдя на шепот, – ты не можешь перебить весь поселок.
– Я не могу, – Саша подсунула под руку брата трость, – а возмездие может. Не обращай внимания. Людская молва всегда считалась и до сих пор считается чуть ли не гласом господним. Самая сильная, живучая и самая беспочвенная молва – это людская. И люди прям смакуют ее, облизывая жирные пальцы, вытирая жир с губ и подбородков, передают друг другу надкусанные слова, объеденные на половину предложения, теряя и искажая смысл. Мне надо в Москву. – Саша пошла в дом.
Хорошо, что Слава не мог видеть ту небывалую, невозможную злость на лице сестры. Какие-либо эмоции вообще редко посещали девушку, особенно в плане мимических изменений. Слава бы точно удивился, глядя на то, как изменились ее глаза, как поджались и без того тонкие губы, как брови опустились грозными линиями над глазами, как носик демонстративно пропускал через себя воздух, злобно и нервно вдыхая и выдыхая. Слава бы удивился от того, с какой силой сжаты ее тонки хрупкие пальцы, как выпирают кости фаланг, как кожа практически трещит на них от натяжения.
Николай Анатольевич сидел в полуразвалившемся кресле, уже изрядно выпивший, когда услышал короткий, но резкий звонок в дверь.
– Кого черт притащил? – буркнул он, встав с кресла, пытаясь найти тапок, но так и не найдя, отправился в коридор открыть дверь.
– Аблебина! Ты что тут делаешь? – удивился преподаватель, на какое-то мгновение слега даже отрезвев. И даже это мгновение показалось ему просто галлюцинацией.
– Здравствуйте, Николай Анатольевич, – Саша улыбнулась, – я была недалеко, знаю, что Вы тут живете, вот решила зайти. – Девушка демонстративно повертела в руках бутылку 0,5 хорошего коньяка. Николай Анатольевич тут же уставился на бутылку. Несмотря на то, что он был алкоголиком и порой сам осознавал этот факт, в хорошем алкоголе он разбирался. То, что Саша держала в руках, было хорошим алкоголем.
– Заходи, – кивнул он и сделал шаг в сторону, пропуская девушку в коридор. Саша вошла в квартиру. Николай Анатольевич окинул взглядом лестничную клетку и закрыл дверь. – Что ты здесь делаешь? – прошипел он, схватив девушку за плечо. – Меня уволят к черту, если узнают, что ко мне шляются студентки с коньяком!
– А как они узнают? – улыбнулась девушка, протягивая коньяк преподавателю.
– Как-как… – передразнил он ее, – одно твое слово в курилке…
– Я не курю.
– Значит в столовой! – прикрикнул он.
– Со мной никто не общается, Вы же знаете. – Саша посмотрела ему в глаза. Тут Николай Анатольевич замолчал и замер. Этот взгляд! Сколько сотен раз он ловил на себе этот взгляд на лекциях? На семинарах! И каждый раз он не знал, куда от него деться. К счастью в классе он всегда находил, куда себя деть, скрываясь от этих чернющих глаз, но сейчас, стоя в своем тесном, скудно обставленном, практически пустом, с дранными обоями коридоре, Николай Анатольевич не знал, куда посмотреть, чтобы больше не чувствовать на себе этот взгляд, отвлечь себя от него.
– Чай? Кофе? – вздохнув, спросил он, кивая на обувь, намекая на то, что девушка может раздеться.
– Коньяка, – Саша быстро скинула кеды и снова уставилась на мужчину.
– Ты точно подставить меня хочешь, – прошептал он и пошел на кухню, – пошли! – крикнул он Саше. Она улыбнулась и неспешно последовала за преподавателем.
Николай Анатольевич достал две чистые стопки, звучно поставил их на стол, чуть ли не рывком снес крышку бутылки и налил темно-коричневый жидкости.
– Давай! – он схватился за стопку и кивнул девушке на вторую. Саша приподняла уголок губ и поднесла стопку ко рту. Николай Анатольевич не стал говорить никаких тостов, залпом опустошил стопку. Чуть поморщился и уставился в окно, чувствуя, как горячий напиток разливается по горлу, стремительно бежит вниз, в желудок. Он был рад вкусному напитку, но присутствие студентки в его квартире один-на-один с ним, ему совсем не нравилось.
– Ну? – вопросительно посмотрел он на девушку, как только она осушила свой стакан, – все? Пойдешь? – ему не терпелось, чтобы Саша скорее ушла, дабы не накликать на него беду. Сколько уже историй он знает о том, чем заканчивались подобные отношения между студентками и преподавателями. Ничем хорошим. А ему, в его возрасте, не хватало только работу потерять без права восстановления. А что он умеет в этой жизни? Ничего! Он может только преподавать будущим медикам.
– Но, – Саша пожала плечами и осмотрелась, – я никуда не спешу.
– Что ж такое! – обреченно вздохнул анатом и налил коньяк в пустые стопки.
– Вы можете быть спокойны, – девушка улыбнулась и близко-близко подошла к мужчине, – никто ничего не узнает. Я Вам обещаю.
– Что ты хочешь от меня? – он вновь смотрел в ее глаза, не в силах противостоять самому себе.
– Я хочу… – Саша замолчала и чуть улыбнулась, сделав еще один маленький шаг к мужичине, – я хочу Вас, – томно прошептала она, положив ладонь на его грудь.
– Ты что с ума сошла?! – изумился Николай Анатольевич, быстро убирая ее руки от себя, бегло посматривая в окно. Хоть он и жил на 7 этаже, ему все равно казалось, что сейчас за ним сейчас наблюдает весь мир, что все знают о студентке в его квартире и о том, что она несет.
– И Вы хотите меня, – Саша осторожно дотронулась до его рук. – Я знаю это. Вы знаете это.
– Тебе сверстников мало? – Николай Анатольевич пытался собрать в себе всю строгость и притвориться чрезвычайно серьезным, чтобы спугнуть девушку.
– Выпейте, – Саша кивнула на наполненные стопки.
– Что? – удивленно переспросил мужчина.
– Ну выпейте же! – Саша показала на коньяк. Мужчина безоговорочно схватил стопку и залпом осушил ее. – Мне не нужны сверстники, – Саша улыбнулась, сделав маленький глоток, – я предпочитаю мужчин постарше и с богатым опытом.
– И тебе не стыдно такое говорить? – еще больше изумился преподаватель.
– Нет, ведь Вам известно, о чем я говорю.
– Мне противно это слушать! – Николай Анатольевич все еще старался держать строгость на лице.
– Неправда, – девушка вновь дотронулась до него. В этот раз он не стал отталкивать ее руки, лишь безропотно наблюдал как ее худые, костлявые пальцы небрежено скребутся по его груди, расстегивая пуговицы домашней рубашки, покрытой пятнами не то алкогольными, не то жирными. Мужчина лишь молча задернул штору, пряча свое окно и происходящее за ним от каких-либо любопытных глаз.
– Как давно у Вас не было женщины? – шепотом спросила девушка, скинув с мужчины рубашку, прикасаясь губами к его груди. Он вздрогнул. Ее губы были такими холодными! К его телу словно льдом прикасались. Мурашки пробежались по рукам и ногам, застыв на некоторое время.
– Что? – переспросил он, не зная зачем.
– Вы же еще помните, что такое женщина и как с ней надо обращаться? – Саша стянула с себя кофту, оставшись в одном бюстгалтере и пока еще в штанах. – Вы преподаватель анатомии и уж точно помните и знаете, как устроена репродуктивная система, не так ли? – она прикоснулась губами к его губам и мужчина содрогаясь от холода, исходящего от девушки, обхватил ее талию руками, крепко прижимая к себе. Он не мог не сделать этого, глядя на невозможно притягательную фигуру молоденькой девушки. Он и не догадывался, насколько хорошо девушка, постоянно видя ее в одежде, скрываясь за партой…
– Пап, это ты? – встревоженным голосом спросил Слава, услышав как захлопнулась входная дверь.
– Да, – устало ответил Николай Борисович, – ты кого-то еще ждешь?
– Нет, тебя только.
– Ну, это я, – отец улыбнулся со слезами на глазах, глядя на сына, на его покрытые мутной пленкой глаза.
– Бать, поговорить надо, – Слава щупал стол, ища кружку с чаем.
– Держи! – отец протянул ему кружку. – Это срочно? До завтра не ждет? Я устал сегодня как собака.
– Нет, пап, не ждет, – Слава засуетился, что-то ища.
– В чем дело? – Николай Борисович уселся за стол, внимательно смотря на сына. Это был первый серьезный разговор со Славой с того момента, как он потерял зрение. Отец все еще никак не мог смириться с мыслью, что его сына в рассвете сил постиг такой злой рок, напасть, с которой никак не получалось справиться. Медицина, в которую Николай Борисович так верил, считал достоянием современности, шагающим скачками далеко вперёд, не замирая ни на секунду, вдруг отказала ему в помощи, отвернулась от него, стыдливо спрятав лицо, выставив спину, надеясь, что удара в нее не последует. С каждой попыткой уничтожить болезнь сына, Николай Борисович в глубине души сам отрицая себе, чувствовал разочарование. С каждым провалом где-то глубоко в недрах себя он слышал шепот внутреннего голоса. Такой страшный, шипящий, утробный. Он шептал, что медицина бессильна потому, что это не болезнь и не зараза, недуг этот не вызван отказом физиологии или ее повреждением. Горе это пришло из-за каких-то мистических сил, си которые ничто и никто не в состоянии объяснить и понять, и порой даже принять. Уж Николай Борисович точно не мог. Его скептицизм, давший трещину, из последних сил отрицал какое-либо сверхъестественное вмешательство. Но каждый раз, когда отец смотрел на свою дочь тайно наблюдая за ней, видел, как движутся ее губы в беззвучном шепоте, как замирает ее взгляд на чем-то невидимом, а может и на ком-то, на ее ненормальные для общества выходки, все больше и больше понимал, что в ней что-то есть не от мира сего. И даже не от бога.
– Сегодня вечером люди приходили, – прошептал Слава, проведя глазами о комнате, словно чего-то опасаясь. – Она дома? – уже чуть дрожащим голосом спросил он.
– Нет, – с долей облегчения ответил отец. – Какие люди?
– С поселка. Много приходило. – В голосе Славы проскочил заметный испуг.
– Зачем? Ты с ними говорил? – удивился Николай Борисович.
– Нет. Они кричали, что она – ведьма. Чтобы она убиралась из поселка. Кричали, что хотят убить ее. И убьют, если она не покинет поселок. Пап! – Слава протер лицо, – мне страшно.
– Ты уверен насчет всего этого? – сопротивляясь реальности, спросил Николай Борисович, – может тебе показалось?
– Пап, – укоризненно буркнул Слава, – я слепой, но не тупой, и уж точно не глухой. Они угрожали сжечь всё, вместе с ней! Вместе с нами! Они не думают о том, что здесь еще мы! Они считают ее колдуньей, от которой надо избавиться.
– Идиоты! – шикнул Николай Борисович, согласившись, наконец, сам с собой, что колдунья – это слишком и в это он все-таки не готов поверить. Хочет, но не может, XXI век на дворе, а они пришли девку жечь, потому что она чуть отличается от них!
– Они напуганы, – Слава уже не мог столь категорично отрицать сверхъестественное, как его отец. – Боятся ее. А ты прекрасно знаешь, что испуганный человек не контролирует себя и свои действия. Он может выкинуть все, что угодно. А напуганная толпа – это взрывное устройство со сломанным таймером. Оно может рвануть в любую секунду.
– Повторюсь, они – идиоты, – настойчиво шипел Николай Борисович, – ведьм не существует, – продолжил он, но уже не так уверено.
– Она не ведьма, – Слава перешел на едва слышный шепот. – Не ведьма.
Николай Борисович посмотрел на сына и в одну секунду осознал, что в данный момент Слава ничего не может видеть. Что он не может видеть, как широко раскрыты глаза его отца от страха, как подрагивают его губы и руки, как бледнеет его лицо, как страх, вылезающий из недр, цепляется за края ямы, появляется на лице. Николай Борисович был так рад, что сын не видит всего этого.
– Сын, мы с тобой врачи. Мы поклоняемся и верим только в медицину. Мы скептики. Мы всегда верили только в то, что можно потрогать и увидеть, наличие чего можно доказать. И данная ситуация и куча ведомых людей не должны и не могут изменить наше мировоззрение. В противном случае, мы такие же ведомые, как они, неспособные трезво оценивать ситуацию.
– Пап, я не могу, к сожалению, сейчас согласиться с тобой. – Слава покачал головой. – Не могу. На то есть весомые причины. Я понимаю, почему ты внезапно отрицаешь действительное. Это не ты внезапно ослеп без каких-либо причин и не можешь вернуть зрение также по непонятным причинам. Это не твой друг умирал у тебя на глазах, прибывая буквально в аду будучи живым, после общения с ней. Это не твоих детей находили изуродованными в лесу. Я знаю. Я понимаю, что все, что говорю я, те люди, которые приходили вчера, то, что говорил Макс, это все звучит как бред! Но я не могу отрицать факты.
– Что говорил Макс? – насторожился Николай Борисович осознав вдруг, что сын впервые заговорил о своем друге. Слава опустил голову и вздохнул так глубоко и отчаянно, что сердце Николай Борисович сжалось и на мгновение превратилось в иссушенный, прогнивший инжир, покрытый густым наростом ветвистой, плюшево-бархатной плесни.
– Она не ведьма, – Слава закрыл глаза, – то, что рассказал мне Макс…как бы правильно выразиться… То, что он описывал больше походило на то, что в ней… – Слава замолчал, отчетливо понимая, что его рассказ звучит как бред, – в ней что-то живет. Или она сама не человек.
– А кто? – вопрос вырвался у Николая Борисовича непроизвольно. Он даже не успел понять, как это случилось.
– Макс считал, что то, что в ней или то, кем она является, связано с Египтом. – Слава провел рукой по столу в поисках чего-то. Но Николай Борисович даже не заметил никаких движений.
– Египтом? – удивился отец.
– Да. Он находил в кровати песок. Отличный от песка, который лежит в наших песочницах, и в который срут наши кошки. Находил дохлых скарабеев и саранчу. Он видел, как ее тело покрывалось секундным огнем в виде символов, очень похожих на те, что изображены на египетских руинах. Видел тени птицы и собаки. – Слава вздрогнул и замолчал.
– Я не психиатр, – Николай Борисович пожал плечами, – но…
– Ему не нужен был психиатр! – возразил Слава. – Я сам видел тени! Я видел их, пап! Видел тогда в лесу. Перед тем как лишился зрения.
Николай Борисович ничего не отвечал. Он хотел снова возразить, попытаться вспомнить курс и семинары по психиатрии, чтобы в срочном порядке подыскать более-менее подходящий диагноз для усопшего друга сына, но ни мозг, ни тело не слушались его. И на то была причина: с самого рождения дочери Николай Борисович сам неоднократно наблюдал тени и силуэты птицы и какого-то животного, собаки или волка. На это Николай Борисович всегда находил объяснения в виде усталости, переутомленности, недосыпа. А сейчас об этих тенях говорит его сын, говорил друг сына. Разве это совпадение? Разве такое можно назвать совпадением или как-то рационально объяснить?
– Послушай, Слав, – Николай Борисович набрался сил, вздохнул и закрыл глаза, – твоя сестра психически не здорова. Давай остановимся на этом. Давай не будем бросаться сомнительными фактами. Тем более это даже не факты. Мы взрослые люди и не можем верить в то, что не может существовать. Психическое состояние твоей сестры…
– Психическое состояние?! – Слава вскрикнул, сжав кулаками, – пап, ты сам-то веришь в то, что говоришь? Ты думаешь, что если я не вижу, поэтому можно говорить вот эту псевдо взрослую речь, которая звучит так рационально и все такое? Да, я не вижу! Но я слышу! Слышу, как дрожит твой голос. Он дрожит. Дрожит, черт побери! У тебя никогда не дрожал голос! Никогда! Я слышу твои вздохи, которыми ты пытаешься успокоить себя, считая мысленно до 10 прежде, чем что-то сказать мне! Да я слышу как ты боишься! И хорошо! Хорошо, если ты решил притворяться дальше, что ничего страшного не происходит, что с нами просто живет не представляющий угрозы псих. Я согласен. Согласен не потому, что также считаю, а потому что интуиция подсказывает, что если бы она хотела, чтобы мы умерли, мы бы уже давно были бы мертвы! Но люди, папа, они не согласны с тобой! И они придут сюда снова!..
Утром Николай Анатольевич проснулся в удивительно двояком настроении. С одной стороны он чувствовал себя необыкновенно прекрасно. Ночь, проведенная с юной девушкой едва не лишила его рассудка. Его пальцы непроизвольно и беспомощно вздрогнул, вспоминая изгибы девчачьего тела, будто жаждали снова дотронуться до него. На губах промелькнула чистая и немного наивная улыбка. Сердце торжественно заколотилось, внизу живота промчались волны возбуждения, одна за другой.
А с другой стороны в голове за ночь выросло огромное древо страха. На то были понятные причины. С каждой пройденной минутой от самопонимания и понимания того, что произошло ночью, ему становилось еще страшнее. Что может помешать девчонке разболтать всему колледжу о ночи, проведенной с преподавателем анатомии? Конечно, никто не поверит ей. Так ведь? Никто не поверит? Как она докажет? Презумпция невиновности, хвала тебе! Но слухи! Слухи никто не сможет остановить. Они расползутся по колледжу и даже за его пределы, как тараканы, плодящиеся со скоростью света. И слухи эти никому не нужны. Чем больше Николай Анатольевич думал о рисках, которым он подверг свою репутацию, тем нервознее ему становилось. Тем больше он осознавал, что наломал дров своим отсутствием контроля похоти, которая так внезапно проснулась в нем, хотя он считал, что похоронил ее очень много лет назад. Испугавших собственных уничижительных и обвинительных мыслей, желая отделаться от них, Николай Анатольевич хотел прикоснуться к девушке, посмотреть на ее реакцию, почувствовать как откликнется ее тело на его ласковые прикосновения. Но оно никак не откликнулось. Рядом с мужчиной никого не было.
Николай Анатольевич вскочил как ужаленный огромными шершнями. Да, действительно, в кровати никого не было. Не было никаких намеков на то, что там вообще кто-то был, кроме самого мужчины.
– Как это понимать? – прошептал мужчина, смотря удивленными глазами на сбившуюся простыню и одеяло в руках. Он бросил его на кровать и пошел на кухню. На столе не было ни одной стопки и того хорошего коньяка, которым он вчера наслаждался. Но Николай Анатольевич точно помнил, что они не допили его. Должно было остаться по меньшей мере половина бутылки. Где она? Николай Анатольевич открыл мусорку – ничего. Там не было бутылки. Даже крышки от нее. Он залез в шкаф. Но на стеклянной полке, покрытой многолетней пылью стояли те самые стопки, из которых он и Саша вчера пробовали коньяк. Выглядели они так, будто их никто не трогал уже очень много-много лет. Так и должно было быть до вчерашнего вечера. Николай Анатольевич аккуратно достал одну стопку. На полке остался чистый, ровный круг, окружный пылью. Он понюхал стопку. Запах давности, но не пылинки запаха коньяка. Николай Анатольевич тут же понюхал раковину – вдруг девчонку вылила туда остатки напитка. Но ничего.
Николай Анатольевич буквально с лупой и на четвереньках облазил всю квартирку и даже прилегающую к его квартире часть лестничной клетки. Он не нашел никаких следов прибывания девушки ни в его квартире, ни в его кровати, ни даже на лестничной клетке.
Усевшись на кухне, наплескав себе 100 грамм своего коньяка, Николай Анатольевич вновь пришел к двоякими выводам.
С одной стороны помнить чувства, ощущения, прикосновения к девушке так явственно и натурально, наслаждаться ими после, засыпать рядом с юной бестией, а наутро обнаружить, что ничего этого не было – неутешительно и плачевно. Что-то внутри заголосило тонким, противным, визгливым голоском, что Николай Анатольевич допился до белой горячки. Теперь признаки на лицо! Но с другой стороны мужчина успокоился потому, что теперь не будет никаких слухов, раз ничего не было. Раз никто к нему не приходил. Для слухов нет даже почвы, так сильно необходимой им. И это не могло не радовать.
Но было кое-что, что окончательно выбило его из калии. После осмотра всей квартиры, поисков улик, указывающих на прибывание девушки в его спальне, мужчина вернулся в комнату и краем глаза заметил что-то черной на простыне, что-то, что раньше не замечал. Николай Анатольевич подошел ближе. Насекомые! На мятой простыне насекомые! Мужчина прищурился, пытаясь поймать себя на проявлении симптомов шизофрении. Если не шизофрения, то белая горячка уже точно. Он уже осматривал кровать. Не было никаких насекомых! Точно не было! Николай Анатольевич знал, что он – алкаш, но не психопат. Полчаса назад в кровати точно не было насекомых.
Преподаватель оперся руками на матрас, наклонившись ближе к насекомым, внимательно изучая их.
– Скарабеи, – прошептал он с отвращением. – Скарабеи, мать твою! – уже практически крича, сказал он и отпрянул от кровати. – Мертвые скарабеи! Что за херня?
Удивлению его не было предела. Его можно было понять. Откуда внезапно в кровати преподавателя анатомии появились трупы скарабеев? Мужчина запутался в своих чувствах и эмоциях, внезапно напавших на него. Страх за свое психическое состояние. Несколько минут Николай Анатольевич мысленно доказывал сам себе, что в его кровати нет никаких жуков. Откуда бы им там взяться? И черт с ним, были бы это тараканы. Обычные московские рыжие тараканы. Но то были скарабеи! И еще больший страх у него был оттого, что он допился. Что на самом деле в кровати нет никаких жуков, а ему просто-напросто кажется. То есть с выпивкой придется заканчивать. А как он сможет? Да никак! И придётся заканчивать свою никчемную жизнь в психиатрической клинике! И пока мысли целиком струились сквозь него, внутри, прям практически в сердце, сформировался огромный, все еще разрастающийся шар паники.
Недолго думая мужчина схватил одного жука и сжал в руке. Послышался неприятный звук ломающегося хитина, Николай Анатольевич разжал пальцы: на ладони лежали измельченные остатки скарабея.
– Он сухой! –неуверенно прошептал Николай Анатольевич. – Явно умер не вчера, что даже иссохнуть успел, – он быстро потер рукой об руку, с выраженной брезгливостью на лице, стараясь поскорее стряхнуть с кожи остатки мертвого насекомого.
Но тут мужчина еще заметил кое-что на простыне: рассыпанные щепотки песка. Не сахарного. Простого песка.
– Это еще что? Мочекаменная? – не веря ни своим глазам, ни ощущениям, прошептал он, усердно щупая крупицы песка на простыне. Нервы его не выдержали и словно запуганная браконьерами лань, он рванул на кухню. Достал с полки бутылку коньяка, которую пытался припасти на черный день и жадно присосался к горлышку. Клин клином вышивается, не так ли? Если это делириум, то надо выпить еще, авось пройдет!
Саша шла по своему поселку. Было ранее утро. Природа просыпалась, стряхивая с себя частички сна, укладывая спать бодрствующих по ночам животных и птиц. Ноги обжигала роса, впиваясь острыми каплями в кожу ног. Пальцы скользнули по верхушкам разросшейся травы, нежно поглаживая цветы, их лепестки, нежные колючки репейников, колосья, возросшие из заблудившихся семян,.
– Меня всегда окружал песок, – прошептала она, увидев на земле тень большой парящей птицы, – как и тебя. Мы влюблены в него. Но разве вот эта природа может оставить равнодушным? Она прекрасна. В любом своем проявлении. В гневе. В счастье. В умиротворении. – Саша остановилась. Тень принялась кружить над ней, выписывая круги то большие, то сужая их. – Конечно, я знаю, – улыбнулась она и повернулась. Позади нее шел мужичок Иван, из дома, который ближе всего находился к началу поселка. Он жил один. Жена его погибла еще в молодости. Никто точно не знал, как именно, мужичок не распространялся на эту тему. Иван говорил, что очень любил жену и до сих пор не смирился с утратой. Дожив уже до глубокой старости, второй раз он так и не женился. Детьми обзавестись не успели. Зато обзавелся небольшим хозяйством в виде курочек, одной козы и двух овец.
– Доброе утро, Саша, – поздоровался он, поравнявшись с девушкой.
– Здравствуйте, – она приветливо улыбнулась, вперев в старика свой тяжелый взгляд, о котором ходила дурная молва по всему поселку. Он ни грамма не смутился. Он считал Сашу уникальным ребенком, помня ее с того момента, как она и ее семья въехала в коттедж, в котором они живут и по сей день. Еще ему было ужасно жалко девочку, которая потеряла мать уже в сознательном возрасте, по каким-то причинам перенимая ее горе на себя. Иван был чуть ли не единственным, кто не пошел на сабантуй против семьи Саши, а наоборот, призывал жителей вернуть свое самообладание и перестать перекладывать свои проблемы на других, искать виноватых среди непричастных людей. Конечно же, толпа мгновенно прировняла старика к статусу неугодных, заявив, что Иван самый настоящий пособник дьявола, и как только они разберутся с «этой ведьмой», займутся им и он ответит за пособничество. Иван только рукой махал, мол, не ведает стадо, что творит.
– Уже не спишь в такую рань? – спросил он, сбавив шаг, придерживаясь темпа девушки, плывущей по траве, сбивая росу.
– Еще не сплю, – поправила она его. – Что заставило Вас подняться в такую рань?
– Да-а-а, – махнул он в сторону леса, – веточек собрать надо в курятник.
– Лучше сходите в больницу, – Саша быстро взглянула на Ивана.
– Зачем? – удивился мужичок. Девушка остановилась. Она подошла к нему так близко, что Иван почувствовал странный запах. Запах старости, древности, чего-то затхлого. Запах, который смутил добродушного деревенского мужика, знававшего и похуже запахи. Саша закрыла глаза и вдохнула воздух. Громко. Было слышно, как он проходит сквозь ее маленькие ноздри, уносясь в недра ее легких, раскрывшихся как крылья махаона, приготовившись принять в себя молекулы кислорода.
– Вы почуяли, – девушка улыбнулась и открыла глаза, уставившись на старика, – да. Вы почуяли. Страшный запах, не правда ли?
Иван смотрел на девушку ничего не понимающими глазами. Что несла эта барышня? Выпившая что ли? Да вроде спиртным не пахнет. Что тогда? Неужели и правда немного чокнутая? Вопросы, спровоцированные внезапным страхом, кружили в голове Ивана, как стая голодных коршунов. Ответов не было. Хотя, может и были, но Иван не пытался найти их. Он всего лишь бесконечно формулировал вопросы. Неосознанно. Просто так.
– О чем ты? – спросил он, наконец, продолжая смотреть в ее черные глаза, не в силах оторвать взгляда от них.
– О Вас, – медленно произнесла Саша и чуть улыбнулась. – Обычно я этого не делаю, но Вы – особый случай. Тот случай, бескорыстный. Чистый. Вам надо в больницу. Вам. – Саша стала серьезной и приблизилась к деду еще ближе. – Ваш это запах. Будущий. Если не обратитесь в больницу. Сегодня же. Сейчас же.
Саша окинула Ивана каким-то странным, совсем непонятным для него взглядом и пошла прочь. Старик стоял посреди дороги в полном оцепенении и прострации. То, что он услышал, безусловно обескуражило его. Интуитивно он поднял ногу, чтобы продолжить путь, но внезапно что-то внутри него, то, что молчало и было глухо ко всему, заговорило, требуя подчиниться словам странной девушки. Незамедлительно Иван развернулся и направился домой, оттуда уже в ближайший город, где в больнице врачи диагностировали ему стенокардию и вовсе поражались судьбе-угоднице, заявив, что приди мужик минут на 20 позже, у него был бы уже инфаркт и последствия были бы плачевны в буквальном смысле.
Придя домой, Саша мгновенно ощутила экстремально враждебную атмосферу по отношению к ней. Ее брат и ее отец. От них шел великий, едва поддающийся описанию страх и возглавляющая его ненависть, подпитываемая боязнью. Саша улыбнулась и закрыла входную дверь.
Медленно, даже расслаблено, она дошла до комнаты отца, остановилась перед дверью. Девушка смотрела так, будто видела сквозь деревянную дверь, что происходит там, за дверью.
Саша с язвительной улыбкой на губах, с гнетущим разочарованием в глазах, толкнула дверь и остановилась. Николай Борисович и Слава испуганно повернулись на звук открывшейся двери.
– Саша? – изумленно просил Николай Борисович, поднимаясь со стула. Слава занервничал. Его белесые глаза оглядывали все, что попадало в их поле зрения, но они ничего не видели. Ничего не показывали ему, кроме черноты.
– Доброго вам утра, мои близкие и родные люди, – цинично произнесла она, проходя в комнату, дотрагиваясь пальцами до всех выступающих частей мебели. И Николай Борисович был готов поклясться, что видел, как на поверхностях, к которым прикасалась Саша, оставались черные, растекающиеся пятна. Затем они исчезали. Холодный пот выступил у него на лбу и спине.
– Э-э-э… – Николай Борисович даже не знал, что сказать. Он понимал, что надо что-то сказать, но действительно не знал, что именно. – Вернулась? – строго спросил он, быстро примерив маску переживающего отца. – Сколько раз я говорил тебе, хотя бы предупреждай, что не явишься домой, что ты жива и здорова!
– А и вправду говорят, что лучшая защита – это нападение, мой дражайший папа? – девушка с укоризной посмотрела на отца, затем на брата.
– Снова ты начинаешь говорить свои глупости, – попытался поддержать Слава отца.
– Вы не рады мне, – девушка грустно покачала головой, взглянув исподлобья на мужчин, застывших от окатившей их волны ужаса. – Я вас понимаю. Обоих. Это поистине сложно, проживать под одной крышей с человеком, подозревая его в совершении таких гнусных, подлых деяний. Еще ужаснее, что никто ничего доказать не может. Какая глупость! Это же невозможно, когда вмешивается что-то сверхъестественное. Что-то, что люди не могут объяснить, а то, что они не могу объяснить, всегда хотят уничтожить. Из-за страха. – Саша уселась рядом с братом, щупающим свою трость. – Я много раз читала о том, что любовь человека самое сильное чувство. Какая непростительная ложь, да, братик? – Саша с улыбкой посмотрела на брата и положила руку ему на плечо. Он вздрогнул, схватив трость и сжав ее так сильно, что даже пальцы хрустнули. – Страх. Вот самое сильное чувство.
– Саш, – чуть ли не шепотом произнес Николай Борисович, вытерев лоб, – к чему все это?
– Всего лишь к тому, что я, в отличие от вас, мои дорогие родственники, плетущие заговор против меня, рада видеть вас.
– Какой заговор? – Слава спросил дрожащим голосом. – Что ты выдумываешь?!
– Достаточно! – перебила его девушка и резко встала, строго взглянув в глаза отцу, – достаточно говорить мне эти несуразицы. Я не ребенок. Давно уже не ребенок. Я психически здорова, папа. – Девушка посмотрела на брата, затем снова на отца. – На вашем месте, я бы проверилась у психиатра, непременно рассказав о кознях, которые вы строите против меня. О том, что желаете моей смерти.
– Александра! – возмутился Николай Борисович, не в силах больше слушать правдивые слова дочери. В тот момент он почувствовал легкий, но болезненный укол совести. Как он мог так плохо думать о дочери? Он чуть не предал этого психически больного ребенка! Едва не опустился до веры в бабкины россказни про ведьм и колдовство. Старый дурак. Но Святослав, сидя на кровати, выжимающий соки из своей трости, был ни жив, ни мёртв от страха. Он ни на секунду не допустил мысль о том, что ему хоть как-то или где-то стыдно. Он верил и был уверен на 500%, что его родная младшая сестра вовсе не его сестра. Что она даже не ведьма и не колдунья, а самый настоящий дьявол во плоти. И ничто на свете не смогло бы переубедить его в обратном.
– Да, папа, – Саша вопросительно посмотрела на Николай Борисович.
– Прекрати! – он, трясущимися пальцами взял дочь за руку. Как всегда холодная, как будто кусок льда зажал в руке. – Слышишь? Прекрати. Не выдумывай глупости. Мы любим тебя.
Саша посмотрела отцу в глаза и сжала его руку, стиснув зубы. В ее глазах стояли слезы. По крайней мере Николай Борисович хотел так думать, глядя на ее блестящие черные глаза.
– Это хорошо, папа. Значит, вы полюбите и частичку меня.
– Какую частичку?
– Ты скоро станешь дедушкой! – Саша отпустила руку отца и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью.