человека,
которого я встретил на автобусной остановке, и я ежедневно оттачивал его,
считая при этом, что вспоминаю о нем все больше подробностей. В моих
мыслях он был старым, хотя очень сильным и подвижным человеком, и все же
в нем была какая-то хрупкость. Мне казалось, что у него короткие седые
волосы и очень смуглая кожа.
Стоявший передо мной сейчас человек был мускулистым и решительным.
Он двигался с проворством, но без суеты. Шаг его был твердым и в то же
время легким. В нем чувствовалась жизненная сила и воля. Составленный
мной портрет совершенно расходился с реальностью. Волосы оказались
довольно длинными и не такими седыми, как я воображал; кожа была не
такой уж смуглой. Я мог бы поклясться, что черты его лица походят на
птичьи, как это бывает в старости, однако в этом я тоже ошибся: его лицо
было довольно полным, почти круглым. Самой же примечательной чертой
стоящего передо мной человека были его темные глаза, сияющие особым,
пляшущим огнем.
Кое-что в моей прежней оценке его внешности оказалось полностью
упущено: у него было телосложение атлета: широкие плечи, плоский живот,
ноги твердо стоят на земле. Не было ни слабости в коленях, ни дрожания
рук, хотя я воображал, что при первой встрече мне удалось заметить
легкий трепет головы и ладоней, словно он нервничал и пошатывался. Кроме
того, я представлял, что его рост составляет пять футов шесть дюймов —
это оказалось дюйма на три меньше реального.
Казалось, дон Хуан совсем не удивился, увидев меня. Я хотел
рассказать ему, как трудно мне было его найти. Я надеялся, что он
поблагодарит меня за эти титанические усилия, но он просто насмешливо
улыбнулся.
— Важны не твои усилия, — сказал он. — Важно то, что ты нашел мой
дом. Присаживайся, присаживайся. — Он указал на один из деревянных
ящиков под рамадой и похлопал меня по спине, но это не было дружеским
похлопыванием.
Я ощутил это как шлепок по спине, хотя на самом деле дон Хуан даже
не притронулся ко мне. Этот кажущийся шлепок вызвал у меня странное
неустойчивое ощущение, проявившееся очень явно, но исчезнувшее, прежде
чем я смог понять, что произошло. После этого меня охватило необычайное
спокойствие. Я чувствовал себя очень непринужденно. Разум был кристально
чист. У меня не было ни ожиданий, ни желаний. Привычная нервозность и
потливость рук — спутники всей моей жизни, — внезапно исчезли.
— Теперь ты поймешь все, что я собираюсь сказать тебе, — сказал дон
Хуан, глядя мне в глаза так, как делал это на автобусной остановке.
В обычном состоянии я счел бы такое заявление ничего не значащим,
почти риторическим, но, когда он произнес эти слова, я был готов
непрерывно и совершенно искренне заверять его, что действительно пойму
все, что он скажет. Он вновь с невероятной энергией посмотрел мне в
глаза.
— Я — Хуан Матус, — сказал он, усаживаясь лицом ко мне на другой
ящик в нескольких футах от меня. — Это мое имя, и я произношу его,
потому что с его помощью я устанавливаю тот мост, по которому ты сможешь
перейти ко мне.
Прежде чем продолжить, он какое-то мгновение всматривался в меня.
— Я — маг, — сказал он. — Я отношусь к линии магов, существующей
уже двадцать семь поколений. Я — нагваль своего поколения.
Он объяснил мне, что таких, как он, предводителей партии магов
называют 'нагвалями'; это общее понятие, применимое к любому магу,
обладающему определенными особенностями энергетической структуры,
отличающими его от других магов любого поколения. Это не означает ни
превосходства, ни неполноценности — отличие сводится к способности нести
ответственность.
— Только нагваль, — сказал он, — обладает энергетической
способностью нести ответственность за судьбу своих групп*. Каждая его
группа знает и принимает это. Нагвалем может быть и мужчина, и женщина.
Во времена тех магов, которые были основателями моей линии, нагвалями,